Сколько раз мы встретились? Можно пересчитать по пальцам. Дважды были в кино. Я даже не помню названия картин. И еще — просто так — бродили по улицам. У меня и в мыслях не было ее поцеловать. Мы смотрели на звезды, что согревали над нами небо, слушали тишину, парящую на легких кленовых листьях. Ветер дышал осенней мятой…
Но радость никогда не приходит одна. Так получается, что по ее следам ступает грусть. Я знал, что нам придется расстаться надолго, слишком надолго, но не ожидал, что это наступит так скоро.
— Вот повестка пришла, — сказал я однажды Лиде и протянул ей «Правду».
Она не сразу поняла.
— Где повестка?
— Читай, — показал я ей на первую страницу.
Слышали, чтоб военный приказ читали женским голосом?
— «Приказ Министра обороны СССР, — продекламировала Лида, подражая Левитану. — В связи с увольнением в запас военнослужащих, в соответствии с пунктом первым настоящего приказа, призвать на действительную военную службу в Советскую Армию, Военно-Морской Флот, пограничные и внутренние войска граждан, которым ко дню призыва исполняется восемнадцать лет, не имеющих права на отсрочку от призыва, а также граждан старших призывных возрастов, у которых истекли отсрочки от призыва». Ну? — спросила Лида.
— Ко дню призыва мне все восемнадцать, отсрочек не имею, — отчеканил я по-военному.
— Шагом марш! — скомандовала Лида, мне в тон. И шутя добавила: — А куда же напишу я? Как я твой узнаю путь?
— Все равно, — сказал я в тон ей, — напиши куда-нибудь.
Мы рассмеялись.
И снова стало так тихо, как бывает лишь в осенний вечер. И в этой тишине насмешливыми нотками прозвенели Лидины слова:
— А как же рыцарь двадцатого века? У него что, отсрочка?
Я промолчал.
Повестка из Наро-Фоминского райвоенкомата пришла через две недели.
4
Меня никто не будил — это точно. Но какая-то непонятная сила словно подтолкнула койку, я вскочил, но открывая глаз, потянулся за робой и только тут услышал частые, торопливые звуки ревуна.
— Скорее в рубку! — крикнул Афанасьев и рывком взлетел по трапу. Я кинулся за ним.
— Боевая тревога! Боевая тревога! — раздалось из динамика. — Корабль к бою и походу приготовить!
Знакомый и незнакомый голос. Жесткий, требовательный, повелевающий.
Я втиснулся в рубку и не сразу узнал Афанасьева. Он сидел в наушниках и берете, будто впаянный в кресло. Только руки — в непрерывном движении от кнопки к кнопке, от рычажка к рычажку. Мне показалось даже, что он как-то сразу осунулся — на скулах обозначились желваки, губы сжаты, а взгляд неотрывно нацелился в экран локатора: он уже светился, и по кругу нервно бегала зеленая стрелка луча.
Афанасьев снял наушники и кивнул мне, будто только что увиделись.
— Садись рядом, будешь помогать…
Злопамятный или нет? Наблюдая за проворными движениями его рук, на ощупь находящих нужный рычаг, я устыдился вчерашней вспышки. Нет, наверно, не за здорово живешь нацепили Афанасьеву лычки.
А из динамика раздавался все тот же отрывистый, энергичный голос, отдающий приказания.
— Кто это? — спросил я Афанасьева, показав на динамик.
— Командир, конечно… — И он взглянул на меня с недоумением.
Неужели командир? В спокойных металлических фразах, что доносились из динамика, я еще многого не понимал. Да и относились они сейчас к тем, кто на верхней палубе готовился к съемке со швартов. Но этому голосу сейчас внимало все.
Я силился представить командира на ходовом мостике таким, каким видел в каюте, и не мог. Такой всемогущий голос должен принадлежать совсем другому человеку. На его приказания незамедлительно, будто эхо, отзывался каждый отсек, каждая рубка. Мне даже представилось, что командир и корабль сейчас — одно целое. И не капитан 3 ранга склонился над переговорной трубой, а весь корабль, вибрируя, говорит его голосом.
— Убрать носовой!
Всю торжественность минуты, когда военный корабль отходит от пирса, доводится испытать лишь тем, кто стоит на верхней палубе. Но таких немного, ведь пассажиров на боевом корабле не возят. А в иллюминаторы ничего не увидишь: они задраены по-походному. Я даже слышал легенду о том, как один машинист, пять лет прослуживший на флоте, ни разу не видел моря. Преувеличено, конечно. Но и я в эти минуты, о которых столько мечтал и которых с таким нетерпением ждал, сидел в тесной рубке и про себя чертыхался. Как царевич Гвидон в бочке — ни охнуть, ни вздохнуть.
Единственным «окошком» для нас с Афанасьевым был экран локатора.