Старается изо всех сил, чтоб не ошибиться. Не сказать Милорад вместо Милосав.
поет он дальше:
И так до конца всю песню пропел.
Не бог весть как и спел. Играет мальчонка слабовато, да и голосок ишо тоненький, детский. Но на нет и суда нет. К тому ж почем мне знать, что кому по душе. Мисе, может, и по душе было бы.
«Ну, — говорю, — молодец, хорошо спел. Выйдет из тебя добрый музыкант. Отец-то у тебя играет?
«Да», — говорит.
И аж краской залился от радости, что я его похвалила.
«Вот, — говорю, — пущай он тебя ишо лучше играть научит. — Завернула скрипку в чистый лоскут и протянула ему: — Держи, — говорю. — Это тебе за упокой души мужа мого Милосава».
Цыганенок до того ошалел, что чуть памяти не лишился. Выхватил у меня из рук скрипку и к воротам. Уж на улице прокричал:
«Царствие ему небесное!»
И умчался, токо пятки сверкают.
Я рада-радехонька. Ну, думаю, и этот грех с души сняла. Не о чем теперича с мужем спорить. Не за что ему теперича на меня обижаться.
Радуюсь я, значит, и вдруг мне словно в голову ударило. Ровно дятел постучал: тук, тук.
«Слушай, — обернулась я к цыганке, а она знай благодарит и пятится, тоже, видать, навострилась бежать, — мальчонка правду сказал, что отец его музыкант?»
«Да», — говорит.
«А зовут его не Милутином?»
«Милутином».
«Регент? У его ишо в оркестре трое играют?»
«Да».
Э, дак ведь они провели меня! Это ведь он сына свого подослал! Ну, Милутин, токо пройди мимо дома, камнем тебе голову проломлю.
«Поди-ка, — говорю, — покличь мальчишку».
Глянула я через забор, а мальчишки уж и след простыл.
Цыганка ударилась бежать. А сама кричит:
«Не мой это ребенок и знать не знаю, чейный он! Негоже назад брать то, что за упокой души дадено, бог накажет. Бог, он все видит, про все знает, накажет тебя, бабонька!»
Вижу, злись не злись, один толк.
Махнула рукой, засмеялась. Провели меня, и на здоровье, пройдохи вы эдакие, мать вашу…
«Дак я, — говорю, — и не собиралась ничё назад брать, просто хотела, чтоб он отцу привет передал. Передай свому Милутину привет от меня».
«Передам, как же, как же, передам», — кричит цыганка издаля.
И давай бог ноги.
Прошло опосля того дён пять.
Я чего-то жду, а чего и сама не знаю, все свое думаю.
Провели они меня иль не провели? Откуда Милутину было знать, что в ту ночь я Милосава во сне видела и он мне о скрипке говорил? Ни от кого не мог цыган об этом услыхать, ежели токо сверху кто шепнул ему.
Обман мог выйти, ежели каким чудом все это случайно сошлось и жена его и сынишка в то утро ненароком мимо мого дома шли. Может, и так, но вряд ли.
Вот и гадаю, обманули они меня иль нет, но все ж таки склоняюсь к тому, что нет тут никакого обману. Ну и, само собой, ломаю себе голову, так ли я поступила, как надо.
Ежели так, как надо, Миса ко мне придет. Ежели нет, мне его боле не видать. Или придет неведомо когда, да и для того токо, чтоб изругать и пристыдить меня как мразь последнюю.
Вожусь я, значит, хлопочу по дому, а сама все думаю, куда бы деться. Прямо места себе не нахожу. Брожу по поселку, по лугам, все дела себе придумываю, а самой бы токо время убить.
В начале лета дожди прошли, так в лесу белых грибов высыпало уйма. Со шляпу величиной. Вот такие, ей-богу, по полтора кила в кажном. Стала я по грибы ходить, за день полную корзину набирала. А вечером к старой нашей гостинице выносила — продавала. За их хорошие деньги платили. А что не продам, сама съем. Одними грибами, слава богу, сыта бывала.
И на людей все гляжу по улицам. Думаю, может, через кого из их мне Миса весточку пошлет?
Уж очень они не похожи, прямо тебе скажу, на тех, через кого вести посылают. Ни один не подходит. Кого ни увижу, все мне кажется не тот. С чего бы, думаю, ему быть? Неужто получше никого не нашел? Да ты токо погляди на его!
На кого ни взгляну, ни один мне не по душе.
Поглядела я и на этого горемыку Радована, Миса ишо поминал его.
Он прежде тоже шахтером был. Пил-то он завсегда, а как на пензию вышел, совсем спился, с утра до ночи не просыхает. Почитай, что и хлеба в рот не брал, от вина вовсе сбрендил. Шесть утра, а он уже пьяный сидит с бутылкой в руках на ограде сквера или перед общиной и орет что есть мочи, чистый баран, ей-богу: