Давным-давно, лет сто — сто двадцать назад из всех тутошних шахт уголь возили на волах и уже в Ш. грузили в вагоны. А в конце прошлого века — мне про то Миса рассказывал, а он от старых шахтеров слыхал — подвели дорогу и сюда, поначалу от Ш. в Брегово, а лет через десять, как открыли нашу шахту, и к нам, в Окно. Здесь последняя станция была.
В ту пору в наших краях повсюду пооткрывали новые шахты — тогда и людей тут было раз-два и обчелся, зато медведей, волков и кабанов дополна, — вот и открыл богатей Милетич шахту в Главице. Но железную дорогу к своей шахте не сумел провесть; дорого, не потянул. Он и построил канатную, она шла от шахты через горы до самой нашей станции — двенадцать километров. На станции люльки с углем опрокидывали в вагоны, и главицкий уголь ехал в Ш.
На этих люльках с нашей шахты на Главицу кажное утро и Витомир на работу ездил. А как закончит смену, под вечер тоже по небу домой возвращался.
Подумай теперича, каково это рано утром, чуть солнце взойдет, ехать в люльке, ровно в каком самолетике махоньком, над всей этой красотой, над горами да лесами. А под вечер, как солнце зачнет спускаться, снова на всю эту красоту любоваться, токо с другой стороны. Опять выплывают тебе навстречу луга, густо крапленные крупными белыми ромашками и желтым горицветом, лиловым диким ирисом да красными тюльпанами. Заяц, лиса, барсук пробираются в высокой траве, будто плывут. Леса то черные и зеленые, ровно глубокая река, то желтые и красные, точно из их пламя пышет, а они колышутся под тобой так, что голова кругом идет. И в божьей этой тишине слыхать, как желудь отрывается со старых дубов, иль шишка с елей, и хлопаются об землю, и старого лиса слыхать, как он зовет свою подругу, орет на весь лес, что твой осел, а рядом с тобой, будто ты царь небесный, по небу кружит ястреб, чтоб тебе одному скучно не было.
Может, наш Витомир о ту пору и привык жить на поднебесной высоте, когда кажинный день мог сверху глядеть на красоту, ровно какой богач.
А какой он богач? Голь перекатная, все тут такие. Молодому парню от этих мыслей вред один.
Опосля неба рази придется по душе то, что дома ждет? Жена, дети, все токо мешают и из себя выводят. Радости-то никакой.
Он завсегда жил на особицу, людей чурался, будто они его обидели иль были для его нехороши. К тому ж отец женил его насильно и жену ему взял из деревни. Милияна мне рассказывала.
Отца он послушался, но, похоже, опосля того ишо пуще разобиделся и во всем разуверился. Ну, пока они с женой жили у Ранджела, вроде как-то обходилось. В чужом доме не посвоевольничаешь. А года за два до войны они из Двух Сестер переселились в Окно. И как приехали, так и пошли промеж их нелады.
Может, Милияна и впрямь была не пара ему, это тоже надо сказать. Она, брат, простая баба, ну как я, к примеру, деревенская, и мыслями далеко не заносилась, не то что Витомир. И может, сама была б счастливей, выдь она за другого. Дак ведь красавец был Витомир-то, какая невеста откажется от такого жениха, какая жена бросит?
Перед войной она родила ему первую девчонку, про то мне другие рассказывали, мы в то время здесь не жили, и он тогда уж недовольный был. А тут война, немцы пришли. И когда в то же лето, в сорок первом, этот забулдыга Жика Курьяк, Васа Миленкович и ишо кой-кто из Окно ушли в лес, Витомир пошел с ими; тогда мы ишо не различали, кто четник[1], а кто партизан, всех звали лесовиками. Ушел Витомир в лес, и не потому, думаю, что так уж он немцев ненавидел, просто ему из дому удрать хотелось.
Но он там недолго пробыл. Проплутали они в горах какое-то время, увидели, что жисть получается несладкая, что кажинный миг можешь с головой проститься, и однажды ночью, дней за десять до того, как немцы похватали всех, кто в лесу остался, вернулись потихоньку домой. Время было неспокойное, народ по большей части и на работу не выходил, так что никто ничё и не узнал и не приметил.
Уцелел он и от расстрелов. Когда выловили всех лесовиков, окненские швабы привели карательный отряд, и немцы враз расстреляли тринадцать шахтеров, а одного из них ишо и повесили перед общиной. Люди-то были ни в чем не виноватые, начали уж было работать, как и другие. Но пришли швабы, пригнали танки, окружили поселок, много домов подожгли, а этих — за что это токо швабам ведомо — вытащили из штреков, отделили от других и на месте расстреляли.
Тут уж Витомир взялся за ум.
Присмирел, затаился. На шахту не вернулся, пошел опять к отцу на земле работать. Отец его, Ранджел, я уж говорила тебе, в Двух Сестрах жил, возле самого Окно. Вот Витомир там и работал, а на ночь домой приходил.
За два года Милияна родила Витомиру ишо двух дочек: уж не задастся, так не задастся.
1