Лопнуло у его терпенье.
«Я, — сказал он жене, когда она третий раз девку родила, — шестнадцать дён хлеба в рот не возьму».
И всамдель, боле двух недель хлеба не ел. Идет в поле, работает, а не работает, на лугу сидит, ракию потягивает, но хлеба в рот не берет. Аж бороду отпустил, будто у его кто помер.
А раз — видать, пьяный был, такое токо пьяный иль умом рехнувшийся может сказать — говорит Милияне:
«Ты своего байстрюка удавить должна».
«Как это удавить?» — спрашивает Милияна.
«Возьми за горло, — отвечает, — и удави».
«Нет, помилуй господи, — говорит ему Милияна. — Удави сам, коли хочешь. Дитё и твое тоже».
Понятно, он ничё не сделал. Но Милияна быстренько унесла ребенка к матери. И девчонка жила там цельный год. И он ни разу за то время ее не видал.
Опосля-то и ее полюбил. Как и старших. Рази их можно не любить? Своя кровь, брат.
И с этим как-то уладилось.
Но месяца за четыре до того, как русские через Бучину спустились в наши края, Витомир опять запропал.
Прошел по поселку слух, что его нет. Уехал куда-то. Нету, и все. А куда уехал, ни одна душа не ведает.
Спрашивают Милияну, где твой муж. Она говорит, в Белград подался, там у одного частника на работу пристроился. А о ту пору Белград что ни день бомбили, оттелева к нам люди бежали. Кто туда поедет?
Но Милияна так говорит, и в другой раз не станешь спрашивать. Да и не такое время, чтоб расспрашивать.
И как пропал он, так его тут не видали почитай цельных два года. Никто о ем ничё не знал. Исчез человек, как в воду канул.
Но однажды в сорок пятом или сорок шестом Витомир вдруг объявился — прошелся по улицам в офицерской форме.
Жив, здоров, как и допрежь того. Офицером стал. И ишо краше, чем был. Будто офицером и родился. Такого красавца токо и обряжать в офицерский мундир. А к лицу-то ему, будто всю жисть в ем и ходил.
Побыл он тут немного, прошелся по улицам, прокатился в люльке на Главицу раза два — про это не забыл. И уехал. Совсем недолго с женой да детьми побыл.
И снова живет невесть где, по свету скитается, а Милияна с детьми тут. Деньги, похоже, присылает, но жить с ими не живет. Милияна-то бабам говорит, что он бы враз приехал, ежели б его пустили. А не пускают. Нужон он им, на важной службе сидит. А к себе их взять тоже не может, квартиры нет.
Ну что ж, бывает, и так люди живут.
Прошло ишо года три. И как тогда в офицерском объявился, так счас в гражданском вдруг прикатил.
Вернулся, говорят, уволили его из армии. Насовсем пришел, назад боле не поедет и офицером не будет.
Было это тогда, когда Жику Курьяка посадили. И мы с Мисой как раз об эту пору сюда переехали.
Посидел Витомир месяц или два дома. Видала я его во дворе. Но мы тогда мало были знакомы: здрасте, до свиданья — и все. А опосля поступил на прежнюю свою работу на канатной дороге в Главице.
Помню, весна стояла. Все цветет, пахнет, голова от красоты земной кружится. А он снова над этой красотой летает в своей люльке, будто над землей парит. По два раза на дню.
Вот и гляди, долго ли такое можно выдержать и что из этого получиться может.
Было тогда Витомиру, может, тридцать пять, может, тридцать шесть. А красивый ишо был, совсем как молодой.
С этими красавцами никогда не угадаешь, что из их выйдет. Иной, как время придет усами обзаводиться, заместо того обзаведется плешью, а другой в тридцать лет сморщится, как баба. А этот вышел мужик что надо — крепкий, здоровый, плечи — косая сажень, высокий, чернявый, чуть-чуть седины в черных, вороного крыла кудрях — одно слово, писаный красавец. Таких красавцев в наших краях и не водилось. Глаз не отведешь.
На службу ходил, как и другие, в рабочей робе. Под вечер же вырядится в офицерское, теперича, само собой, без погонов, а зимой шинельку накинет, снег сыплется на его густые кудри, идет по улице, все оглядываются. А как придет на вечеринку или свадьбу да встанет в круг, так, кажись, и невеста готова бросить жениха и к ему кинуться. Такой уж был красавец!
В ту пору Лиляне, дочке Полексии и Алексы, что жили по соседству с ими, было лет пятнадцать или шестнадцать. В школе училась девчонка, токо-токо восьмилетку кончила.
И хочь совсем ишо девчонка, а уж бывалая. Как раз перед тем, как Витомиру из армии вернуться, она с каким-то шоферюгой сбегла.
У нас девчонки рано начинают с парнями таскаться. Гуляют напропалую, брат. Крестьяне не зря шахтеров босяками и охальниками кличут, а те их — лапотниками. Скоро портят девчонок.
Остановился однажды перед нашим рестораном «Единство» грузовик, позвал ее шофер вместе ехать на край света, она и села. И поминай как звали.