Подняла я эту штанину к глазам. Аж руки замлели, такая она тяжелая.
А люди круг меня стоят, смотрят, что я делаю. Ни один рта не раскроет. Нечего им сказать.
Тут анженер спрашивает:
«Что это?»
Видать, и он растерялся. Смотрит на моториста.
А тот говорит:
«Не знаю».
«Где его брюки?» — спрашивает Маркович.
«Не знаю! — отвечает тот. — Я здесь был, не видел».
Тут Каменче вмешался:
«Должно, доктор так отрезал».
Но Маркович не отступается:
«Ладно, а брюки? Где его брюки?»
Брюки да брюки. Дались ему эти брюки!
«Дак, должно, на ем остались, — говорит Каменче. — Доктор отрезал кусок, и все».
Я, слава богу, не больно-то их и слушаю. До разговоров ли мне?
Сунула штанину обратно в узел.
«Ну вот что, люди добрые, — говорю, — скажут мне сегодня, что с моим мужем? Без ноги он остался, да? Отрезали?»
Маркович давай выкручиваться:
«Да бог с тобой! Откуда ты взяла? Почему отрезали? Задело малость, стукнуло. А ежели не веришь, иди в Брегово и сама увидишь, как он да что. Каменче тебя проводит. Ступай домой, собери, что для его надо, и в дорогу…»
А что, думаю, и пойду. И утреннего поезда ждать не стану.
Повернулась к Каменче:
«Пойдешь со мной?»
Вижу, не хочется ему. А кабы он знал, куда я его затащу и как нам мытариться придется, наотрез бы отказался.
«Пойду, — через силу отвечает он. — Раз товарищ Маркович велит».
«Конешно, пойдет, — говорит анженер. — Как-никак товарищ, не дядя чужой. Я бы вам и грузовик дал, да ни одного шофера на месте нет. — И Каменче: — Ты слушай ее во всем. Будь ей подмогой. Где она оком, ты скоком! Понял?»
«Понял, — говорит. А сам нос повесил, уж какая тут радость. — Но вы утром пошлите кого к жене, чтоб она знала, где я, коли я не вернусь. Чтоб зазря не тревожилась».
«Пошлем», — говорит Маркович.
Тут мы с Каменче разошлись.
Он пошел в ламповую да в душ — переодеться. А я побежала домой в дорогу собираться.
Вышла из шахты — и на станцию. Пересекла главную улицу и по шпалам потопала. Так, думаю, быстрей будет.
Собаки, само собой, тут как тут. Примчались. Прятались гдей-то, пока меня не было, а увидали, тут же за мной побежали.
Обрадовались. И уж не воют, не скулят, не пужают меня, как прежде.
Иду, спотыкаюсь, шпалы обмерзли да и собаки в ногах путаются. А в голове беда молотом стучит.
Что нести в больницу, когда не знаешь, живой человек или нет? Все мне врут, это я и сама вижу, а ежели по правде? Застану в живых? Или обратно мне его везти в гробу? Что приготовить человеку — ни живому, ни мертвому?
Прибежала домой.
Сняла чумодан с шифонера. Вытерла пыль и давай сбираться.
Миса два или три года назад купил себе хороший такой темно-синий костюм в крапинку. Положила я его в чумодан: вдруг придется, не дай бог, в гробу везти. Взяла ему белую рубаху и галстух: тоже, не дай бог, на всякий случай. Туфли почистила, тоже положила. И новую кепку прихватила, голову ему, не дай-то, господи, прикрыть. Ежели что, будет во что одеть.
Побросала все в чумодан.
Себя обряжать начала.
Пальто и шерстяной платок кинула на спину кровати. Взять на руку, и все.
Переоделась в чистое. Одну смену в чумодан сунула, толстую суконную юбку на себя натянула.
На ноги надела простые чулки, а поверх шерстяные. Оно бы и хорошо! Обуешь резиновые постолы, они легкие, мягкие, куда хошь иди, ноги не устанут.
Но поглядела я на свои постолы. Я в их хожу по двору, в свинарник. Виду никакого. Как же, думаю, я к докторам такая явлюсь? Скинула шерстяные чулки — и в чумодан. А на ноги надела туфли на каблуках.
Барыней решила вырядиться. Нашла время!
А племянницы моей, Зоры, которая у меня жила, дома не было. Отпустили их из школы, она и поехала в село с родителями повидаться. Тогда она уже большая была, двенадцать или тринадцать годков, могла бы, конешно, и сама по дому управиться, но все равно, как оставишь девчонку одну без присмотра? Не сказавши даже, куда ты подевалась.
Побежала я к Косане, мы с ей соседками были, разбудила ее посередь ночи.
Проснулась Косана.
Так, мол, и так, рассказала ей второпях про свою беду. С Мисой на шахте несчастный случай, сама не знаю, какой, еле жива от страха. Бегу в Брегово искать его в больнице, когда возвернусь, не знаю. Присмотри, мол, за моей Зорой.
«Ладно, — говорит Косана, — какой может быть разговор!»
Я тут же побежала к себе, а она осталась удивляться, чего токо с человеком, живым и здоровым, не случается в одночасье?
А Каменче уже пришел, в кухне сидит.