Купили билеты, пошли садиться. Да где там, вагоны битком набиты.
Снаружи посмотришь, света нет, вроде весь поезд спит или пустой. А заглянешь внутрь, господи, не протолкнуться, не разберешь, где что, все перемешалось — люди, вещи, женчины, мужчины, руки, ноги. Одно слово, как сельди в бочке.
Сунулись мы в первый класс — нет мест. Побежали во второй — и там нет. Помчались в третий — и там ступить негде.
Вот горе! Что делать! Не оставаться же.
«Залезай, — кричу Каменче, — а то уйдет. Как-нибудь протиснемся».
Вскарабкались по ступенькам. Пробиваемся вперед, где локтями, где боками. Шагаем по сумкам, мешкам, спотыкаемся об ноги. Люди кричат, ругаются.
Кричите, думаю, сколько влезет, мы сели.
Пробрались аж до самых скамеек.
А тут, как оно бывает, влез в вагон, уже глядишь, как бы место найти.
До Белграда стоять не будешь. Прошлую ночь не спали, пешком столько прошли!
Каменче ишо чумодан мой на пол не поставил, ишо ищем глазами, где бы притулиться, а за окном вдруг собачий лай поднялся.
О боже, и от этого меня господь не избавил!
Я уж сразу поняла, чьи это собаки разоряются.
Стала я к окну пробиваться — люди кричат, ругаются. Глянула — точно мои. Мурза, Калина, Черныш.
Они, видать, уследили, как мы из ожидальни выскочили, побежали за нами и крутились где-то поблизости. Нам уж не до их было, мы их и не заметили.
А тут мы с Каменче сели в поезд.
Они, понятно, остались и сперва все бегали вдоль вагонов, понять не могли, куда мы делись. Испужались. Скулить начали, в двери рваться.
Двери-то уж позакрывали, поезд вот-вот тронется, кондуктор в свою дудку свистнет — и все, поехали, а они на ступеньки лезут. Царапают когтями по железу.
Выглянула я в окно, они меня и приметили. Да как бросятся к окну. Того и гляди вспрыгнут. А Черныш, самый молодой из их, скачет прямо на стекло. Метра на полтора вверх прыгает, токо что лапами в окно не стучит.
Люди давай смеяться. Хохочут и сами не знают, над кем больше — надо мной иль над собаками.
Протиснулась я обратно к дверям. Выглянула.
«Марш домой! — кричу. — Черныш, будь ты неладен, марш домой! Мурза, Калина, кому сказано, домой!»
Они как услышали мой голос, малость присмирели и назад отступили. Стоят шагах в пяти от вагона и хвостами вертят.
Свистнул кондуктор в свою дудку. Паровоз загудел, вагон дернулся. Поехали.
Собаки мои опять заволновались. Лают, воют, скулят. Бегут за поездом. Прыгнут, будто в воздухе споткнутся обо что-то и на щебенку валятся, того и гляди под колеса угодят.
Страшно мне стало, не дай бог, на моих глазах с головой простятся. Как начну орать в дверь:
«Марш домой, под колеса угодите! Марш домой!»
А им хочь бы что!
Уж и не угнаться им, поезд-то пошел шибче.
А они все бегут что есть мочи. Ветер им шерсть как гребнем чешет. Наконец отставать начали. Все дальше, дальше.
Все, уехали.
Остались они одни, стоят на насыпи, смотрят на поезд. Все, кончено дело.
Закрыла я двери. Вернулась к Каменче.
«Остались?»
«Остались, пропади они пропадом!»
Крестьянин, что рядом с им стоял, спрашивает:
«Далеко ли ты, родимая, гонишь их домой?»
«Да в Окно», — говорю.
«Где это?»
«Километров тридцать, — говорю, — отсюдова будет».
«Поди, они теперича и дороги назад не найдут. По такой-то слякоти».
А дороги и впрямь так развезло, что ноги по щиколотку вязнут. Плюнуть захочешь, так сухого места не выберешь.
«Не найдут, — говорю, — так не найдут. Я их с собой не звала и до дому провожать не могу».
Решили мы с Каменче вперед пробираться. У дверей-то мигом просквозит.
Каменче и тут показал себя.
У нас, знаешь, люди какие. Теснотища, иному ногу поставить негде, прижмут — дышать нечем, а другой рассядется в свое удовольствие, растопырится и в ус не дует.
Схватил меня Каменче за рукав.
«Пройдем, как не пройти», — говорит и тянет меня в самую гущу.
Люди ругаются, не пущают.
Но Каменче мужик не робкого десятка, сильный, косая сажень в плечах. Боятся с им связываться.
«А ну подвинься, — кричит. — Чего расселся, как у тещи на именинах? Ты бы ишо пижаму надел! Потеснись, мать твою так!»
Так и прошли. Пробрались поглубже, стали где-то посередке.
Поставил Каменче мой чумодан возле скамейки, посадил меня на его. А сам пошел вперед.
«Кто до Белграда сходит?» — спрашивает всех подряд.
Наконец нашел человека, что в Милошево едет.
«Иди сюда, — поднял он меня с прежнего места. — Здесь скоро освободится».
Пробрались мы поближе к тому дядьке. Стали ждать, когда он слезет.