Ох, горе горькое!
«Господи, что ж мне делать-то? Вы хочь скажите, будьте такая добренькая, здесь он или нет?»
«Как говоришь, его фамилия?»
Сказала я Мисину фамилию.
Она давай листать книгу какую-то.
«Он что, из рудника бурого угля?»
«Да».
«Тут, — говорит, — у нас он».
«А в какой палате?»
«Вот этого я не могу сказать. Да и ни к чему тебе это знать».
«Дак как же мне мужа-то увидать, поглядеть, живой ли он? Ведь я издалека сюда добиралась, и пешком шла, и на поезде ехала, что ж мне теперича несолоно хлебавши домой возвращаться?»
«Ей-богу, — говорит, — нет у меня такого права тебя пустить. С доктором ты могла бы, наверно, повидаться. И то как обход кончится».
Да на что мне доктор? Мне мужа свого повидать надо. Я перво-наперво сама должна увидать, что с им. А там уж могу и с доктором разговаривать. Ежели мужа, не дай бог, так прихватило, что не выкарабкаться ему, так мне его загодя домой надо забрать, чтоб он мог дома помереть.
Брожу по коридору, прикидываю, как быть, что делать. С Каменче советуемся.
И вдруг вижу, санитар идет, а в руках у его целый ворох черных снимков, открыл он какую-то дверь и спрашивает кого-то, кто там сидит:
«В какой палате шахтер с раздробленной ногой, что вчера привезли?»
А ему оттель отвечают:
«Четвертый этаж, сто семнадцатая палата».
Вот и ладно. Спасибо, что сказали. Теперича я знаю, что делать.
Дождалась пока в колидоре пусто стало и снова к сестре в окошечко сунулась. Протянула свернутые вот так двести динаров.
«Ни о чем тебя не прошу, — говорю, — отвернись токо, как проходить мимо тебя буду».
Она поглядела направо-налево и взяла деньги, в карман халата опустила.
Опосля я пожалела, что такие деньги ей отвалила, она и за пятьдесят пустила бы.
«Слушай, — говорит она мне из окошечка, — ежели поймают тебя, ты уж не выдавай меня. Скажи, она, мол, в тувалет пошла, я и пробежала».
Пугливый народ в Белграде, как посмотрю. Но деньги тоже любит.
«Не тревожься», — говорю.
Отвернулась она от окошечка, будто делом занялась. Бумагами зашуршала. Я шмыг мимо ее клетки и тихонько-тихонько — к лестнице.
Наверх полезла, второй этаж, третий, вот и четвертый.
Отворила первые стеклянные двери. Иду крадучись, боюсь, как бы кто не заметил. Где сто семнадцатая палата? Направо иль налево?
Посмотрела на номера — цифры-то я понимаю — нет, не то. Пошла к другим стеклянным дверям.
Вошла тихонько, иду по колидору, гляжу наверх, где номера стоят. Считаю про себя. Должно, тут, думаю.
Вдруг слышу за собой женский голос.
«Гражданка, вы куда?»
Я обернулась, мне, что ль, кричат? И дала стрекоча по колидору. Что есть мочи.
Она кричит:
«Эй, ты куда? Спятила, что ли, вернись!»
Но рази меня остановишь? Как на крыльях лечу.
Увидала на бегу цифру сто семнадцать. Навалилась на двери ровно танк, ворвалась в палату и двери за собой закрыла.
Все, убежала от их.
Ищите ветра в поле. Пока найдете, я уж свое дело сделаю.
Огляделась.
Палата большая, коек, видать, двадцать стоит, и все занятые. И куда ни взглянешь, в глаза лезут где ноги, где руки. Все раскоряченные. Свешиваются прямо с потолка, подцепили их там на крючья, словно ягнячьи окорока.
Гляжу я на этих четвертованных людей, и страх меня пробирает. Как средь культей этих и бинтов Мису найти?
Не вижу его, и все тут. Я ищу цельного человека, а кругом лежат обрубки. Одни белые ноги свешиваются с потолка, свет застят.
«Люди, — говорю, и духа ишо не перевела, — тут шахтер Милосав Джёрджевич из Окно?!»
Они глядят на меня скрозь белые ноги и молчат. Рта не открывают.
Я туда, сюда. Как же мне мужа отыскать, помоги господи. Может, наврали внизу?
Вдруг почудилось, зовет меня ктой-то.
«Петрия, — а голосок тонехонький, — Петрия!»
Обернулась я, поглядела, лежит на постели человек, лицо темное и тоже раскоряченный. Он, что ли, зовет?
Нет, не он.
Да и никто не зовет. Примерещилось, поди.
«Здесь Милослав Джёрджевич? — спрашиваю погромче. — Шахтер из рудника».
И опять все молчат. Из-под одной лишь белой ноги таращатся на меня чьи-то белые глаза, совиные.
И тут снова тоненький голосок:
«Петрия! Обернись, Петрия».
Да что ж это такое, ей-богу! Мерещится мне, что ли?
Поглядела я направо, налево. Зовет меня кто иль не зовет?