«Здесь я, Петрия, — опять тот же голосочек. — Сюда погляди, Петрия».
Глянула я вниз, на человека того, с темным лицом. Он смотрит на меня вот такущими глазами и тянет ко мне руку, за юбку хочет схватить.
«Не узнаешь, Петрия? — говорит мой Миса из этого незнакомого человека. — Это я, Петрия».
Все внутри меня дрожмя задрожало, ровно меня кто схватил и давай изо всех сил трясти и на куски рвать. Взяла я его руку, к щеке прижала.
«Как не узнаю, Миса! — говорю. — Слава богу, нашла тебя. Живой, слава богу!»
Гляжу на его лицо, что я сперва не узнала. А оно черное, как вот эта плита. Одни глаза белые. Будто из забоя вышел. А ведь умытый, чистый лежит.
«Цельную ночь я тебя, Петрия, ждал, — говорит мне мой Миса. — Как ты, Петрия?!»
Я обнимаю его стылую руку, прижимаю к своей щеке. Грею об свое лицо.
«Я, Миса, за тобой со вчерашней ночи гоняюсь. Ты-то, ты как? Выдюжишь?
Он говорит:
«Выдюжу как-нибудь. Я беспокоился, найдешь ли ты меня».
«Видишь, нашла. Люди помогли. Анженер Маркович послал со мной Каменче Радойковича из Дворишта. Он внизу ждет. Кланяется тебе. И все приятели твои привет тебе шлют, говорят, чтоб ты скорей поправлялся».
«И ты, — говорит, — передай им привет. А Каменче спасибо скажи».
Поглядела я на его получше, а у его левая нога, та, что во сне мне привиделась, вся в толстых кровавых бинтах, а поверх их железяки какие-то и вверх поднята. И вроде гири к ей прицеплены.
Пощупала я ногу ту тихонько рукой.
«Не отрезали?»
Он головой покачал.
«Нет».
«Не давай, — говорю, — резать. Ни за что не давай».
Миса опять головой покачал.
«Не дам, — говорит. — Не бойся».
Разговариваем мы так, вдруг за спиной у меня дверь распахивается и вбегает санитарка, что гналась за мной по колидору — верно, она, я ее толком и не видела, — а за ей санитар.
Кинулись они ко мне, хватают за руки, хотят вытащить меня из палаты.
«Что ты тут делаешь? — кричит санитарка. — Уходи отсюдова, всю больницу нам перезаразишь!»
Но меня на испуг не возьмешь. Я на ноги крепкая, уперлась — и ни с места.
Дернулась, вырвала свои руки.
«Не трожь, — говорю, — никакой заразы у меня нету. Отстань лучше!»
«Откудова тебе знать, есть она у тебя или нет. Уходи, здесь нельзя быть».
«Да погоди ты, — кричу, — дай мне с мужем повидаться! Двести километров проехала, тридцать пять пешком через горы шла. А ты меня выгонять будешь! Не пойду!»
Закричали тут и другие больные; вижу теперича, что и они живые.
«Оставьте, — кричат, — женчину в покое! С родным-то мужем небось можно поговорить. Бог весть откудова приехала!»
Но рази они понимают человеческие слова? Схватил за другой рукав и санитар. Давай тянуть меня из палаты.
Ишо мы так поторговались: выйдешь — не выйду, уйдешь — не уйду, но тут в палату доктор пришел. Посмотрел он на нашу свару, засмеялся.
«Отпустите ее, — говорит. Они меня тут же отпустили. — Ну вот что, — говорит он мне. — Пришла, повидалась с мужем, увидала, что он живой, а теперича, будь добра, уходи. Сюда никому входить не разрешается. Не ровен час хуже ему сделаешь».
Поддалась я на доброе слово. Что ж, думаю, мужа повидала, и впрямь можно идтить.
Кивнула головой доктору, отпустила Мисину руку. И задом пячусь к двери.
«Миса, — кричу ему, — не давай токо ногу резать! Ни за что не давай, Миса, и я тоже свого согласья не дам. Я тут буду, поблизости, не уеду, пока снова не повидаемся. Я скоро приду».
И вышла. Вывели они меня.
А Миса все глядел мне вслед с белой койки своими белыми глазищами, а в их — один страх.
«Пойдем со мной, — сказал мне доктор уже в колидоре, — я тебе расскажу, что с твоим мужем».
«Я для того, — говорю, — и пришла».
Повел он меня в свою докторскую комнату.
«Садись, — говорит. Начал он ворошить бумаги, вытащил какую-то коробку. — Но прежде, — говорит, — скажи, как ты попала в палату? Сегодня утром строго-настрого приказано никого не пускать».
«Как попала? — говорю. — Сестра внизу, извини, в тувалет пошла, я и прошмыгнула».
Он засмеялся.
«А как ты узнала, в какой твой муж палате?»
«Услыхала, — отвечаю, — санитар внизу спрашивал у сестры, куда положили шахтера из рудника».
«Ну, — говорит, — ловкая ты женчина!»
«Беда заставила, — говорю. — Кабы не беда, не гоняла б я здесь по вашим колидорам и с вами б не разговаривала. Мне б век вас, докторов, не видеть, не слышать».
Он закинул голову и хохочет, остановиться не может.
«Как зовут-то тебя?» — спрашивает.
«Петрия», — говорю.