«А кто тебе, — говорит, — все это растолковал?»
«Женчина одна растолковала. Тутошняя она, поселковая. А кто, не могу вам сказать».
«Хорошо, — говорит, — не можешь, не говори. А что ж она, скажи на милость, так и сказала, что рука у тебя отсохнет? Или другое что?»
«Она, — говорю, — сказала, что он, коли не забыл про мой грех, может послать мне наказание. Что рука отсохнет, она не говорила. И поворожила мне, и свечу я большую в монастыре поставила, и полгода остерегалась, чтоб, не дай бог, греха какого не совершить. Но, видать, совершила. Может, надо было цельный год остерегаться, а не до конца года! Тогда перво-наперво Мису он покалечил, а там, видно, вспомнил, кто греховодник-то, и на меня кару наслал».
Чорович подпер подбородок рукой, думает.
«О господи, Петрия, — говорит, — о господи, и что токо на вас не валится!»
«Вот, вот, — говорю. Вижу, понимает меня человек. Какой ни был он ругатель, как ни материл тебя, но с им, брат, можно было разговаривать. — И теперича, господин доктор, нет мне спасу. И сами видите, тоньшает у меня рука. Так вот и будет тоньшать, тоньшать, пока вовсе не высохнет, как сук ни на что не годный».
«Слушай, — говорит он мне, — не надо отчаиваться. Найдется авось средствие и от святого Врача. Главное дело, у тебя то вступает так, что двинуть рукой не можешь, и болит мочи нет терпеть, а то, когда ты для мужа что делаешь, пособить ему в чем хочешь, боль отпускает и ты ей все можешь делать, будто рука здоровая. И тогда она вроде и вовсе не болит. Так?»
«Точно, — говорю. — Это я тоже приметила. Видать, и у святого Врача сердце есть».
«Само собою, — говорит. — Все дело рук человеческих. Святые тоже люди. — Встал он, а все за подбородок держится. Прошелся туда-сюда, опять сел за свой стол. — Говоришь, в монастырь ходила? И свечу поставила?»
«Да нет, — говорю, — носила свечу не я, соседку попросила. Но свеча горела. Святому Врачу поставленная, никому другому».
«Ладно, — говорит. — Может, и средствие для тебя тут надо искать. Как доктору, может, мне это и не положено делать, но я человек старого закала, мне простительно. Лишь бы найти для тебя лекарствие, ведь его иной раз отыщешь там, где вовсе и не надеешься найти. Видишь ли, я знаю игуменью монастыря мать Евфимию. Нынче не обещаюсь, а завтра поеду к святой матери и поговорю с ей про тебя. Она мне все скажет без утайки. Я и увижу, как велик твой грех, святой ли Врач покарал из-за тебя Мису и он ли решил тебя наказать и отнять руку? Тогда и подумаем, как избавить тебя от беды».
Вишь, что он готов был сделать для больного? С той поры, как помер он, не к кому пойти, не с кем поговорить, не у кого совета спросить. Никого не осталось.
«Спасибо вам, — говорю, — господин доктор. Может, ежели б я поехала, толку бы и не было. Сказали бы: ишь, когда спохватилась».
«Да, да, — говорит он. — Иди спокойно домой и приходи послезавтрева. А дома старайся поменьше о руке думать, все ей делай, как будто она у тебя здоровая. А таблетки, что я дал тебе, не пей, оставь их, когда жар будет».
А что я тебе говорила? Рази аспирин от рук? Рази аспирином руки вылечишь? Хочь я и деревенская, а небось тоже кой в чем разбираюсь.
Прихожу я послезавтрева, а мой Чорович руки потирает.
«У меня, — говорит, — Петрия, для тебя хорошие новости. Ты, Мира, — говорит сестре, — отправляйся на уколы».
Подождали мы, пока Мира собрала, что ей надо было. И как ушла она, доктор и говорит мне:
«Петрия, я видел игуменью монастыря мать Евфимию, разговаривал с ей, и она мне все растолковала. Ты, сказала она, и правда, совершила грех, но вовремя и как надо вину свою перед святым искупила, так что за Мисино несчастье корить себя ты не должна. Тут никакой твоей вины нету. «Все, — сказала мне игуменья, — в руце божией, и все, что бог судил, надо принимать как божье соизволенье». Здесь ничем помочь нельзя».
«О, слава тебе, боже, — говорю, — за твою доброту великую!»
«Спросил я ее и про твою руку. И тут, она полагает, ни бог, ни святой Врач ни при чем, но для пущей верности неплохо было бы, ежели б ты ишо раз искупила грех перед святым Врачом. «Поелику, — сказала она, — святой Врач о здоровье людей печется и врачам покровительствует, — а я, Петрия, правду сказать, и не знал этого, — пущай она там сделает что-нибудь у вас. Пособит, в чем может, сад вскопает, это тоже здоровью людей на пользу пойдет. И для ее, говорит, сподручнее, чем в монастырь ехать, рассчитаться со святым у себя дома». Ну так как, Петрия, — спрашивает он меня, — согласная ты с таким решением?»