Когда они возвращались через поляну втроем, шли по своей земле, раздался вдруг взрыв. Литовчук присел, крикнул: «Кто стрелял?» — и упал. Закричал уже часовой: «Там же мины!». Лаврухин вскинул на часового автомат: «Что ж ты, гад, сразу не сказал! Ты знаешь, кого убило!». Моряк был в бешенстве, и часовой, и солдаты были растеряны, перепуганы.
Втроем, вместе с раненым Литовчуком, они ехали на «пикапе» в сопровождении оперуполномоченного в Севастополь. По дороге, обгоняя грузовики, увидели своего лихого друга — Задвернюка. Тот перескочил к ним, и друзья вчетвером приехали в Севастополь.
Они пробыли вместе всего несколько дней. Хорошо, что они успели все, вчетвером, сфотографироваться. Потому что впереди еще было три с половиной года войны. Литовчук и Ведерников погибли вскоре же, когда оставляли с боями Севастополь. А два Алексея — Задвернюк и Лаврухин потерялись в этой огромной войне.
1984 г.
После десанта
Ушли из Евпатории не все. Двое остались в этом же доме, на Русской, 4, ждать высадки второго эшелона десанта: Яков Цыпкин — председатель Евпаторийского горисполкома и Федор Павлов — секретарь Акмечетского райкома партии.
Первые пять дней они лежали на маленьком чердачке. Паша Перекрестенко и Мария Глушко подавали им туда сухари, воду. Фашисты несколько раз обшаривали все дворы города, выслеживая остатки десанта. Женщины замаскировали люк в потолке, набили гвоздей и навешали на них связки лука, емшана.
Через несколько дней стало окончательно ясно, что никакого второго десанта не будет. Цыпкин, с трудом помещавшийся на чердаке, поморозил ноги. Было решено рыть под домом яму. Каменистый грунт долбили ночами, без стука, без звука, землю выносили корзинами. Когда яма была готова, мужчины перешли в подполье. Сверху аккуратно пригнали половицы, угол комнаты заставили диваном.
От холода кое-как спасение находили — яму застелили одеялами, мужчинам сшили наскоро ватные бурки. А как бороться с голодом? Перекрестенко ходила по соседним деревням, обменивала свои пожитки. А что делать — надо было кормить двух здоровых мужчин.
В «Известиях» № 90 за 1969 год были упомянуты эти факты из жизни дома № 4 по улице Русской, правда, в связи с другим поводом — пренеприятным. Но к этому мы еще вернемся. А сейчас, в продолжение рассказа, я процитирую абзац из той статьи четырнадцатилетней давности («Домик на окраине», автор И. Дементьева): «Все четверо пытались бороться и делали это как могли. Приемника в доме не было, да и батарей нельзя было достать ни за какие деньги. Чтобы писать листовки, нужны сведения о положении на фронтах, одними призывами не обойдешься. Несколько раз Паше удавалось принести из города советские листовки, сброшенные, видимо, с самолета, и мужчины копировали их от руки. Была у Паши и машинка (имущество ее кинотеатра), закопанная во дворе, но стук ее мог быть услышан. Позже она все-таки откопала машинку, и Цыпкин одним пальцем при свете каганца перестукивал на ней воззвания».
Знакомая хозяек, учительница Морозова вышила большое Красное знамя к приходу советских войск.
Хозяйки дома, скрыв у себя партийно-советских руководителей, проявили огромное мужество. Террор в городе продолжал свирепствовать. Из Симферополя гестаповцы привезли жену и двух детей Цыпкина и именно здесь, в Евпатории, расстреляли.
Конечно, он ничего не знал—не ведал.
Александр Иванович Галушкин, который пошел было из города с остатками десанта, остановился вдруг, потому что почувствовал себя плохо. У него был туберкулез легких, и он стал задыхаться — эти дни и ночи изнурительных, неравных боев подорвали остатки его сил.