Вспомните, ко всему этому: в том же 1944 году, только раньше, в первый же день освобождения Евпатории Цыпкину рассказали, что его жену и двоих мальчиков немцы привезли из Симферополя и здесь, на Красной горке, расстреляли.
Бывший председатель Евпаторийского горисполкома тяжело заболел и из Крыма уехал.
Павлов стал искать других «участников героического подполья». Набрал ни много, ни мало — 130 человек! Они — свидетельствовали, он им выписывал партизанские билеты. Никакого Галушкина в городе не было, объявил он, Галушкин погиб под Евпаторией («свидетелей» этой гибели тоже нашел), а подпольная организация была одна — которой руководил он, Павлов. Федор Афиногенович организует потрясающие по цинизму фотографии: вот он поднимается по лесенке к потолку, к открытому люку, и у него в руке (конечно, той, что ближе к фотографу) пистолет. Под снимком он ставит надпись: «Павлову угрожает опасность». Другая фотография: женщина по пожарной лестнице (надо полагать, с черного хода), рискуя собой, лезет среди бела дня водружать на здание красный флаг. Эти «документы» и поныне хранятся в архивах Евпаторийского музея. И правильно: это тоже надо хранить.
В наспех сочиненных воспоминаниях он пишет о многочисленных диверсиях, подпольных складах оружия, о нападениях на фашистских офицеров. В своих мемуарах, изданных и рукописных, Федор Афиногенович ни единым словом не вспоминает своего товарища по десанту и по затворнической жизни Цыпкина. Ни единым словом не вспоминает женщину, которая, рискуя собой, родителями, ребенком, спасала его от смерти.
Если бы хоть кто-то был жив из моряков, из тех шестидесяти…
И вдруг — есть! Жив! Жив Алексей Лаврухин, пулеметчик из группы Литовчука, из той самой четверки, которая добралась до Севастополя. Жив, в Севастополе же и живет.
Как сумел он уцелеть в этой войне — непостижимо! После десанта Лаврухин немного отдохнул в Севастополе, за эти короткие дни успел познакомиться с Ольгой, восемнадцатилетней милой девушкой, сумел отправить ее в тыл вместе с семьей: оформил их всех как своих родственников. Он проводил их с одним из последних кораблей. Знаете, какой корабль их отвозил? Лидер «Ташкент». Тот самый «Ташкент», который не смог высадиться на евпаторийский берег, чтобы выручить Лаврухина, теперь выручил его невесту, будущую жену.
Вы, конечно, слышали песню с такими словами: «Последний матрос Севастополь покинул…». Считайте, что эти строки про Алексея Лаврухина. У Херсонесского маяка оставалась последняя группа защитников, и сюда пришел за ними (прорвался, пробился через огненное кольцо) последний катер. Моряки прыгали с обрыва на берег, а Лаврухин не мог прыгать, у него были перебиты обе ноги; он полз к обрыву, а вниз стал спускаться на веревке. Оставалось несколько метров, когда он, потеряв сознание, рухнул вниз. Дальше не помнил ничего — как его подобрали, как шли морем… Очнулся в Новороссийске, в госпитале, здесь его нашло долго плутавшее письмо от Ольги — невесты.
Обе ноги его были черные.
— Жить будете, ходить — нет, — так сказали ему врачи.
Но моряк Алексей Лаврухин и жить остался, и ходить стал. Он еще получил медали за освобождение двух европейских столиц.
Когда его разыскала Перекрестенко, у них с Ольгой Прокофьевной было уже четверо детей. Он работал слесарем на одном из заводов в Севастополе. Работал, как воевал, — безупречно. Больше пятидесяти грамот, поощрений, благодарностей, имя — в Книге почета. А что он испытал, через что прошел на войне, Лаврухин про то не рассказывал.
Прасковья Григорьевна списалась с Алексеем и потом — не сразу, не в первом и даже не во втором письме — рассказала о своей печали:
«Многоуважаемые Алексей Никитович, Ольга Прокофьевна и детки Алеша, Лена, Валя, Витя. Здоровья вам, счастья и долгих лет жизни. Вы просите, чтобы мы приехали к вам, так я сейчас не могу, больная я. Вы спрашиваете за дом. Хочу вас посвятить о своем горе. Вещи наши, оставленные на старой квартире, выгружают, замки сломаны, нас не посчитали пригласить. Мне очень тяжело в настоящее время, Алексей Никитович, ведь мы прожили там пятнадцать лет.
Муж узнал, что в горисполкоме решили продать наш домик как малометражный частному лицу, мы хотели собрать и внести деньги, так у нас не взяли, и сколько мы ни хлопотали, нам не продали. А когда фактически толкнули нас на обмен и мы съехали, новому жильцу вскоре и продали. Может, думают, он моложе (экспедитором в мясокомбинате работает) и будет лучше содержать жилье. Вот скажите мне теперь, Алексей Никитович, почему к нам такое отношение, чем мы провинились? До свиданья, приезжайте к нам.