7.VIII.68 г., П. Перекрестенко.»
Вот что ответил отец четырех детей, слесарь Алексей Лаврухин, бывший пулеметчик, который всего-то сутки в жизни знал когда-то давно евпаторийскую жительницу Пашу Перекрестенко. Не 2 года и 4 месяца прожил у нее, а сутки.
«Многоуважаемая Прасковья Григорьевна, вы для меня мать родная, хотя и не по возрасту, но по содержанию своей души. Не отчаивайтесь, Прасковья Григорьевна, не для того я оставался живой и через двадцать шесть лет появился перед вами на свет, чтобы не помочь вам.
2.IX.68 г., Алексей Лаврухин.»
Лаврухин поехал в Евпаторию. Морем. От набережной он молча, никого ни о чем не спрашивая, упрямо искал улицу Русскую. Искал долго, ведь он был здесь всего один раз в жизни, больше четверти века назад. Он старался идти знакомыми дворами, но многое не узнавал, путался и, наконец, вышел на родную ему маленькую улочку. Здесь, на Русской, 4, он на фасаде дома увидел мраморную мемориальную табличку; прочел, что в этом доме была конспиративная квартира евпаторийских подпольщиков.
Люди подсказали ему новый адрес Прасковьи Григорьевны Перекрестенко. Они встретились, потом он ходил по кабинетам городских руководителей. Все хлопоты оказались напрасны. Накануне отъезда он пошел в степь той же, никому не видимой дорогой, которой они тогда прорывались вчетвером на Севастополь, пошел, чтобы снова увидеть родные сердцу места, а заодно успокоиться.
Он не сомневался, что своего добьется.
«Редакции «Известий». Уважаемая редакция. Я хочу напомнить об одной тыловой гражданке… в городе люди думают, что все десантники погибли, но так не бывает, кто-нибудь жив да остается, и вот я двадцать шесть лет спустя заявляю, что я живой. До этого я молчал, ведь все мы воевали, что кричать об этом? Не буду описывать, что у нас была за встреча с Прасковьей Григорьевной, всякий поймет… От имени своих погибших товарищей я добиваюсь и буду добиваться, чтобы к ее нуждам отнеслись по справедливости.
А. Лаврухин, бывший моряк Ч.Ф.»
В Крым выехала корреспондент «Известий» Ирина Дементьева. Можно только представить с какими трудностями пришлось ей столкнуться. Тельняшка Павлова к этому времени как драгоценная реликвия уже была выставлена в Крымском областном музее в Симферополе, уже были изданы мемуары Павлова, голос его уверенно звучал со всех трибун, где собирались ветераны войны, редкий президиум обходился без него.
В дверях кабинетов, куда заходила журналистка, ее неизменно спрашивали:
— А вы с Павловым говорили?
Подсказывали:
— Вы обязательно с Павловым посоветуйтесь.
Конечно, она с ним повстречалась. И он с ошеломляющей неприязнью повторил слово в слово:
— Что заслужила Перекрестенко, то и получает. В подполье проявляла пассивность, работала под нажимом.
И тогда журналистка спросила:
— Кормила ли?..
Растерялся Павлов. Но ненадолго.
— Ну… разве что кормила.
И Ирина Александровна Дементьева тоже отправилась в степь вместе с Лаврухиным, его женой Ольгой Прокофьевной и младшим сыном, четвероклассником. Женщины и ребенок инстинктивно держались шоссе, а Лаврухин забирал вправо, в степь. Он уверял, что за холмом, в балке, будут большие деревья, а дальше село, в котором староста расселил их по домам; в том селе их обогрели, накормили, староста направил мимо них верхового немца, который проезжал через село. Это здесь моряки разбились на пятерки и простились.
И правда: дорога повела их под уклон, навстречу поднялись кроны старых деревьев, и они увидели село. И их встретил (надо же!) тот же староста, восьмидесятилетний старик; увидев группу людей, идущую к нему, он испугался, гости его успокоили. Собравшиеся вокруг люди вспоминали события почти двадцатисемилетней давности так, будто они происходили сегодня утром.
— Вы не волнуйтесь, — говорила журналистка Лаврухину, — все, что от меня зависит, я сделаю.
Правда все-таки остается, все проходит, а она остается.
Вопрос о недостойном поведении Павлова рассмотрело бюро Железнодорожного райкома партии Симферополя. Ему был объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку, в частности «за фальсификацию документов с целью присвоения себе роли руководителя подпольной организации», — так записано в решении. Строгий выговор — только-то.
Дом у работника мясокомбината забрали и вернули Перекрестенко.
Цыпкину вручили партизанский билет и медали. Ему предложили… вновь вступить в партию. «Не вступить, — ответил он, — а восстановить». Дело затянулось.