Как узнают обо всем люди!.. С разных концов страны в Лиепаю полетели письма, люди просили фотографию памятника.
Я и ожидал увидеть соавтора, но был сражен.
— Собираетесь писать? Не надо шума. Сенсации сейчас не нужны, надо, чтобы все провешено было, компетентно провешено. Вы о Вышинском читали? Ну и что? А мне не понравилось.
Передо мной сидел уже не политработник части Иванов, а контр-адмирал Иванов, благополучно переведенный из Лиепаи в Ленинград.
— Сняли фамилию? У нас есть совет по военно-патриотическому воспитанию, он решил. Демократично.
— Ну и объяснили бы людям. Зачем же ночью?
— Потом объяснили: памятник не готов, совершенствуем.
— Значит, под два государственных гимна, под знамя части сдавали «неготовый объект»?
Нечасто видел я отречение.
В день моего отъезда Иванов позвонил: «Примите. Я ночь не спал…» Вспомнил, как встречался с Маринеско.
— Я тогда дежурил по политотделу. Приехали ветераны, все пошли на банкет, а Маринеско — ко мне: «Ну что, старший лейтенант, пошли сходим к морякам». Ну, он и тогда характер свой проявил. Я его вожу, показываю и — зам. командира роты по политчасти бежит: «Александр Иванович, вас все ждут, банкет не начинают». Он резковато так: «И подождут». Больше трех часов с матросами говорил, а на банкет не пошел.
Иванов сказал доверительно, что фамилию велели снять старшие офицеры из политуправления Балтфлота, но никак не ВМФ. «ПУ ВМФ — ни при чем»,— несколько раз повторил контр-адмирал.
Он опять обманул меня. Именно «Москва» вынесла ему взыскание: «строго указать». Но поскольку от Балтфлота Иванов теперь независим, туда и «увел» меня от начальства.
В части выяснились подробности. Иванов при офицерах разговаривал с Москвой, повесил трубку: «Имя, видимо, придется снять». Он не пытался ничего объяснять в трубку, выслушал беспрекословно, в это время решался его вопрос о переводе в Ленинград. Иванов сказал верному помощнику Найде: «Снимите, но без посторонних взглядов». Найда передал дальше, матросу Юрию Буянкину, работавшему при музее.
Буянкин уже демобилизовался, я нашел его в Саранске.
— Я слышал о Маринеско и вначале указание не выполнил. Думал, забудут… Но потом Найда напомнил. Когда стемнело, я взял стремянку, отвертку. Там работы-то…
А как быть с трогательными письмами, с просьбами выслать праздничные снимки памятника? Капитан 2 ранга Анатолий Найда сам лично обрезал фотографии, сделанные в день открытия, отхватывал верхушку, где была надпись. Такую же фотографию он отправил даже ленинградским следопытам из школы № 189, которые были на открытии. Негативы снимков, хранившиеся в музее, были изъяты.
В части всю инициативу переговоров решительно взял на себя начальник отдела Политуправления Балтфлота Н. Ильин, он оказался здесь в командировке.
— Во-первых, чтоб вы знали,— начал он по-военному жестко,— слово «героическому» убрали с памятника потому, что среди экипажа «С-13» не было ни одного героя. Во-вторых, что касается имени командира… имеются слухи, что «Густлов» топил не Маринеско, а старпом.
Вот он, рядовой обыватель, в форме капитана 1 ранга, собиратель и распространитель сплетен в чине офицера политотдела. Если меня, чужого, да еще из газеты, не стесняется, до каких же откровенностей опускается он, политический воспитатель, в беседах с младшими офицерами, матросами? Хоть бы заглянул в документы о награждении «С-13» орденом Красного Знамени — «за мужество и героизм».
— У Маринеско еще снятие судимости надо бы проверить,— сказал подозрительно другой офицер флота.
А правда, почему не проверить? Никаких следов в ленинградских судебных архивах о снятии судимости не сохранилось. Реабилитировали? Амнистировали? В архивах Александра Крона я обнаружил письмо бывшего председателя Смольнинского райсуда Парфенова начальнику военного морского музея Кулешову: «В соответствии со ст. 6 Указа Президиума от 27 марта 1953 г. «Об амнистии» Маринеско А. И. считается несудимым». Значит, помиловали? Виноват, но простили? Я сообщил о документе и. о. зампреда Ленинградского горсуда Валентине Ивановне Дюкановой, тем более что Ленинградский городской суд собирался по просьбам ветеранов войны вернуться к этому делу и принял решение о «восстановлении утраченного производства».
Были подняты приговор, кассационное определение.
На среду, 27 апреля 1988 года, назначили президиум Ленинградского горсуда. Странно, но день этот ожидал я с волнением. Ну что, казалось бы,— Александра Ивановича уже четверть века как нет, простили его тогда или не виновен был — что это, в сущности, меняет? Уберечь имя от лишних сплетен и нападок? Принцип ли сам по себе так важен? Не знаю. Ждал, тревожился.