28 апреля позвонил председатель Ленинградского горсуда Владимир Иванович Полудняков. Чувствовалось, что для всех них, судей, дело было не рядовое и точку ставили с сознанием исполненного долга: Маринеско был не виновен.
Значит, хлебал баланду из одного котла с полицаями — по ошибке, и все унижения — ошибка… Тогда вопрос: кто перед кем больше виноват и кто перед кем в долгу — он перед обществом или общество перед ним? Министр обороны давно снял все взыскания и в гражданской жизни — чист; значит, я, выписывая эти длинные строки, вынужден заниматься пустыми хлопотами — реабилитировать реабилитированного. Увы.
Изыскиваются новые улики. Незадолго до моего приезда в Ленинграде был офицер ПУ ВМФ, он разыскал в архивах документы, компрометирующие Маринеско уже на гражданском флоте, и был удовлетворен добытым.
Что это за страсть такая — мертвого обыскивать? И почему этим занимается собственное ведомство? Наоборот, я бы понял: ведомство награждает, а народ относится с недоверием или иронией (бывало ведь такое). А тут герой именно народный.
То, что потопление целой дивизии само по себе заслуживает Золотой Звезды, ни у кого, даже у противников Маринеско, сомнений не вызывает. Но…
Награждение Маринеско Звездой Героя может разлагающе подействовать на матросов — вот что я услышал. Опасение за нравственность. Нужно, чтобы герой был непременно среднестатистическим, хрестоматийным, уставным. Чтобы и постель лучше всех заправлял, и стенгазету оформлял. А как же другие внеуставные, ставшие героями в штрафбатах, после тюрем, лагерей и ссылок? Внеуставными были целые нации.
И почему не опасались за всеобщую нравственность еще недавно, когда на немощные плечи примеривали маршальский мундир, когда Золотые Звезды Героя одну за другой преподносили как подарок к дню рождения? Ведь это было глумлением над подвигом.
Все говорим — народ, его воля, он решает. А как до дела — решает тот, кто о народе судит по адъютанту.
Речь не только о Маринеско, не просто о Маринеско, а о могуществе флота, о силе и славе Отечества.
…Полтора года, словно обезглавленный, стоит памятник без имени.
Любим, потом каемся, что любили, потом каемся, что каялись. Сколько раз уже было это. Одною и тою же рукою крестили и предавали анафеме, жаловали и казнили.
Бывший политработник Василий Федорович Иванов поступил мудро. Он заготовил памятник и… для себя. На большой мраморной плите были красочно выбиты имена создателей военно-исторического комплекса части во главе с ним, Ивановым (далее, конечно, следовал Найда и еще две-три фамилии). Памятный обелиск решили поставить рядом с памятником Маринеско. Но надо же было в это время случиться такой истории с фамилией командира «С-13». Поняли, пока не время, и обелиск самим себе потихоньку зарыли в землю. Уезжая в Ленинград на долгожданную должность, Иванов так и сказал:
— Еще время придет, может, выкапывать будем.
Зарыли рядышком, неглубоко, только дерном прикрыли.
Зарыли прямо с тросом, чтобы удобнее потом доставать.
Теперь, если победят противники Маринеско, Иванов чист: да, ошибся, но тут же и поправился — фамилию эту нехорошую сам же и убрал.
А если победят сторонники Маринеско, он выкопает свой памятник, поставит рядом с Маринеско и скажет: я и тогда был «за».
И останется принципиальным — для любого времени.
А как пока? Пока-то неясно, кто кого?
— Что же,— сказал он,— памятник все равно работает, воспитывает.
…Первым из журналистов памятник без имени увидел собкор «Известий» по Латвийской ССР Евгений Вострухов. Для наглядности, что фамилия была, сотрудница музея Т. Жаворонок показала ему хранившиеся у нее буквы. Едва корреспондент уехал, вещественное доказательство у сотрудницы музея было изъято и спрятано. Тогда же офицер части объяснил журналисту:
— Да, памятник работает. Мы воспитываем матросов: видите, талантливый был командир, смелый, но — выпивал иногда, и вот видите — фамилию убрали. Делайте, товарищи матросы, вывод…
Десять лет вынашивал скульптор Приходько памятник. А вышел — экспонат.
Есть единственное утешение: народная память — самая прочная. Жаль только, если потомки скажут: вот — перестраивались, многих, из другого поколения, очистили, вознесли, а ближнего забыли. Жаль, если после нас кому-то придется заниматься нашими делами.