Со всеми своими недостатками мне и теперь Александр Иванович ближе, чем, например, безупречно исполнительный Найда, молодой человек, в мирное время уже обошедший Маринеско в звании. И для нашего времени Александр Иванович ближе и нужнее, потому что историю делают не среднестатистические единицы.
…Если бы к Маринеско подошел кто-то из старших офицеров с просьбой убрать с памятника фамилию боевого товарища, не могу даже представить ответную ярость и взрыв.
Да к нему бы просто не подошли, не посмели бы.
Вернувшись с Колымы, Маринеско работал грузчиком, топографом, а в июле 1953 года пришел на завод «Мезон». Здесь заслужил немало благодарностей, имя его значилось на Доске почета. И вплоть до 1960 года, пока Александр Крон не выступил в газете, никто вокруг не знал о военных заслугах Александра Ивановича (позже Крон написал прекрасную повесть о Маринеско «Капитан дальнего плавания»). Хозяйка квартиры, где снимал он комнату, увидела однажды орден Ленина, поинтересовалась. «Была война,— ответил он коротко,— тогда многие получали».
Жизнь в конце улыбнулась ему, он встретил Валентину Александровну Филимонову. Из отпущенных им судьбой трех лет два — тяжело болел.
Валентина Александровна (сейчас сама прикована к постели):
— Мы у знакомых встретились. Брюки в заплатах, пиджак на локтях в заплатах, и видно, что сам штопал. Единственная была рубашка. Чист, очень опрятен, но уж так беден. Пошел меня провожать и у меня остался. Мама на даче была. Чем привлек, говорите?— Валентина Александровна улыбается.— Ну, у него вообще сила притяжения была какая-то, как гипноз, это и дети, и взрослые чувствовали. А я? Не знаю. У него походка была — необыкновенная. Голова немного приподнята — гордо так и ме-едленно вышагивает, величественно. Особенно когда выходили на набережную, на Неву — он сливался с гранитом… Он в получку приносил двадцать пять рублей, а аванс немножко больше, платил алименты дочери. И я, чтобы маме показать, что в доме действительно мужчина появился, его деньги придерживала, подкладывала из своей зарплаты и потом уже маме отдавала. Через год поехали с ним на встречу ветеранов-подводников, ничего не поняла: называют Сашину фамилию и такой гром оваций, не дают дальше говорить. Я только тогда узнала, кто он…
Заработок Александра Ивановича был ограничен, поскольку он получал небольшую пенсию. На заводе пошли навстречу, разрешили зарабатывать сверх потолка. Нагрянула ревизия, по суду (опять суд!) Маринеско стал ежемесячно возвращать излишки. Когда смертельно заболел и слег (рак пищевода), излишки вычитали из пенсии.
Из обстановки был маленький узкий диван, Александр Иванович пристраивал рядом доску, чтобы спать вдвоем. Только когда он заболел, она укладывала его у стены. Бомжи.
Из письма Маринеско Крону: «Мне сделали операцию, которая позволяет поддерживать мое существование, кормление через желудок, минуя пищевод, это операция вспомогательная, а основное все впереди. Мне нужно заправляться определенными продуктами (высококалорийными), что обойдется скромно 3 рубля в день. Вам, конечно, известно, что я инвалид 2-й группы, получаю пенсию 70 рублей, из которых наличными мне остается 30—35 рублей. Вопрос: как жить дальше? И что меня ожидает в будущем?»
Ветераны написали письмо в ЦК КПСС: «Учитывая исключительно большие заслуги А. И. Маринеско перед нашей Родиной, его популярность среди молодого поколения подводников, убедительно просим ЦК КПСС и ходатайствуем о назначении Маринеско персональной пенсии союзного значения. По нашему мнению, нельзя признать справедливым, что столь заслуженный командир-подводник оказался в пенсионном обеспечении в неизмеримо худшем положении, чем офицеры, не участвовавшие в войне».
Что там офицеры. Бывшие полицаи, вместе с которыми Маринеско отбывал срок, отсидев, поработав, получали пенсию куда как больше. Да еще над такими, как Маринеско, посмеивались.
Письмо подписали около двухсот офицеров, среди них — 20 адмиралов и генералов, 6 Героев Советского Союза, 45 командиров и комиссаров подводных лодок…
В просьбе было отказано.
Из того же письма Маринеско — Крону: «Последнее время на 51-м году жизни я начинаю терять веру в Советскую власть, мне кажется, что 90 процентов, если не более, занимают руководящую работу бездушные люди, проходимцы, которым не дорога Советская власть, не говоря уже о бюрократах, которые боятся больше за свою собственную судьбу.
А. А., если найдете мне совет или сможете чем-нибудь помочь, буду век благодарен Вам».