В 1963 году Сергей Смирнов выступил по телевидению.
И, наконец, в 1970 году вышла небольшая книга В. Геманова «Подвиг «С-13». Тираж — словно для служебного пользования: 10 тысяч экземпляров. Повезло, успела выйти.
Н. Редкобородов, штурман «С-13»: «Где-то во второй половине шестидесятых годов Балтийская флотская газета опубликовала статью, там написали, что потопление «Густлова» — заслуга старпома Ефременкова, а не Маринеско. Намекнули, что командир, дескать, был не в рабочем состоянии… Александр Иванович уже умер, это ему вдогонку. Мы возмутились, а больше всех сам старпом. Газета была вынуждена дать вторую статью, правдивую. Потом начали уменьшать число потопленных на «Густлове» — от восьми тысяч до пяти. Система такая: идеальный вариант — умолчать; там, где невозможно умолчать,— исказить; там, где невозможно исказить,— преуменьшить. Началось все с конца шестидесятых почему-то…»
Догадаться нетрудно. Маринеско поддерживали Н. Кузнецов, нарком флота в годы войны, и его заместитель И. Исаков, оба флотоводца имели огромный авторитет. Исаков скончался в 1967 году, а Кузнецов сам оказался в опале и вскоре тоже умер.
Из письма Александра Крона Анатолию Аграновскому 20.V.76 г.: «Ваши ободряющие слова пришлись мне очень кстати… О Маринеско я выступил в печати не в первый раз, в результате я стал персоной «нон грата» для флотского начальства, но зато снискал, уважение ветеранов. У меня собран большой материал для документальной повести о Маринеско… Но, увы, нет ни малейшей надежды ее напечатать. Было даже специальное постановление Военного совета ВМФ, предлагающее мне воздержаться от дальнейших выступлений по этому поводу. К счастью, «Совпис» (издательство «Советский писатель». — Авт.) не послал мой сборничек в военную цензуру, и этот очерк проскочил среди прочих. А написать о Маринеско надо, уходят соратники, уходят свидетели.
Неправильно мы живем. КПД как у стефенсоновского паровоза».
Елизавета Алексеевна Крон, вдова писателя: «Флотское начальство просило Сашу перестать пропагандировать Маринеско. А он с еще большей яростью говорил о нем везде, где мог. Его перестали поздравлять с праздниками, никуда не приглашали. Воениздат от него отвернулся».
В семидесятых годах сценарист и режиссер Игорь Старков пытался снять фильм о Маринеско. Безуспешно.
В начале восьмидесятых в ведомственном журнале был опубликован киносценарий «Личный враг фюрера». Когда дошло до съемок, представители военного ведомства поставили условие: никаких следов Маринеско и «С-13». Убрали имя командира и номер лодки, а вместо «Вильгельма Густлова» — «Тироль». И, конечно, заменили название на абстрактное — «О возвращении забыть». Художник-постановщик Владлен Иванов уговорил обозначить лодку хотя бы как «С-131». В конце фильма лодка, по замыслу, возвращалась потрепанная, и последняя единичка как бы затемнялась: «С-13»… Но ведомственная бдительность оказалась сильнее хитрости художника, эпизод запретили.
Крон все-таки взялся за повесть.
Я. Коваленко, командир боевой части «С-13»: «Александр Александрович, уже совсем больной, приехал к нам в Ленинград, к экипажу «С-13», прочесть главу «Атака века». Шли по Невскому, он через каждые десять метров останавливался и глотал сустак».
Елизавета Алексеевна: «У Саши было четыре инфаркта… Смотрите, как Маринеско за собой всех уводит. Первым Исаков, адмирал, собрался о нем писать — умер. Сергей Смирнов собирался — умер. Владимир Рудный написал киносценарий, поехал к вице-адмиралу Щедрину за отзывом и по дороге от него, на улице, умер… И Саша тоже… Он со своими инфарктами ни разу не долеживал. «Мне сердце не мешает». А потом сказал: «Я надолго не загадываю, мне бы февраль пережить». А в февральском номере «Нового мира» была запланирована его повесть. В 1983 году. Он лежал в 50-й больнице, одна почка не работала, а в другой камни. Боли были адские, и случился пятый инфаркт. 20 февраля я принесла ему «Новый мир» — сигнальный выпуск. В коридоре остановил врач, заговорил неуверенно об операции. «Что,— говорю,— боитесь, что не снимете со стола?» — «Боимся, что не довезем до стола». Операционная — в другом корпусе. Я вошла к Саше, даже не поздоровалась, сразу журнал протянула. Он вяло взял, сил хватило только на первую страницу. Отложил, руку все время держал на журнале, часа три-четыре я сидела, и он руку не убрал. А когда повезли в операционную, он и журнал туда с собой взял… В нашем подъезде Борис Ефимов живет, художник, спустился к почтовому ящику — лифтерша плачет. «Что случилось?» — «Александр Александрович умер». Он достает из ящика журнал, раскрыл, увидел: «Теперь ему уже все равно». Позвонили в это утро Ада Тур, Андрей Турков, критик: «Можно Александра Александровича к телефону? Хотим его поздравить…»