А чтобы оградить себя впредь от подобных жилищных посягательств, вписали в постановление и пункт «б»: «Обратить внимание на недостаточный уровень разъяснительной работы по жилищным вопросам».
Мы с Богатырем показываем эту выписку, зачитываем вслух.
— Да мало ли чего там понаписано,— отмахивается Третиниченко.— Написать можно все…
В ответ на жалобу Бурбы, Ситниковой, Шиманской и Тихой райисполком предписал институту задержать выдачу ордеров до окончания работы специальной комиссии исполкома райсовета. Комиссия еще продолжала работу, а ордера уже спешно выдавались. Почему?
— Нет, не было этого.
Называем фамилии, имена.
— Да, — вспоминает Тхорик,— мы выдавали ордера тем, кто уезжал в командировку.
Выбираем наугад людей, получивших ордера,— одного, другого, третьего… Ни один в командировку не уезжал.
На таком уровне защищали свои позиции руководители «Гипрохиммаша». По ходу разговора мне пришлось дважды выходить в отдел, где работает Тихая, чтобы уточнить кое-какие детали. Оба раза меня окружала толпа, у всех были жалобы, недовольства по поводу распределения жилья. Несколько человек зашли вместе со мной к Крижановскому (но многие не решились, сознались честно: вы уедете, а начальство останется, нам здесь работать).
А. Постемский. В прошлом году после окончания института полтора месяца был на военных сборах, соответственно попозже пришел в «Гипрохиммаш». 2 октября сдал документы для того, чтобы встать на квартирный учет. Вместе с ним сдавала документы Л. Ниченик. Заявления их до сих пор (!) не рассмотрены.
— Райисполком принимает документы раз в полгода…— объясняет Крижановский.
— Неправда,— сказал Богатырь.— Райисполком ведет прием документов каждую среду, а ставит на учет каждый месяц. По вашей вине молодые специалисты потеряли практически целый год.
М. Моисеев. У него родился ребенок, а в документах на квартиру это не отражено.
М. Таран. Подала документы для постановки на квартирный учет в 1974 году, рассмотрели только… в 1976-м.
Т. Дубковская. Ордер был выписан сначала на квартиру № 32 (16,5 м2), ей предложили затем 75-ю квартиру (12 м2). Она согласилась, пришла за ордером, а там стоит 24-я квартира, еще хуже той, на которую уговорили. Татьяна Викторовна сидит, на глазах слезы. У нее совсем скоро должен родиться ребенок.
— Хамство какое-то,— плачет она,— хоть бы вызвали, предупредили.
Тхорик внимательно смотрит на нее. Неожиданно:
— А мы вас приглашали, вас не было на работе.
— Работала.
— Но вы же в декретном отпуске.
— Со вчерашнего дня…
Разговор зашел о гласности. Работники института отправлялись на расширенное заседание месткома и не знали, кому что предназначено, одни шли с надеждой на квартиру и получали отказ (без всяких объяснений), другие, было и такое, приходили без всяких надежд и вдруг оказывались счастливчиками.
Петр Петрович Богатырь объяснял:
— Вам надо вывесить на стене два списка: один — общий список очередников, другой — тех, кто пользуется льготами. И всякие изменения, речь идет о гласности, вносить в эти списки для всеобщего обозрения.
— Зачем? — возражали все четверо.— Льготники и так друг друга знают… Нет такого закона, чтоб два списка…
Хоть бы вы в чем-то признали вину, хоть в чем-то! Богатырь показал пункт 15 Положения о порядке предоставления жилой площади в УССР: «…Из числа граждан, состоящих в очереди для получения жилой площади, составляются отдельные списки лиц, которым жилая площадь предоставляется в первоочередном порядке».
Отсутствие гласности и полная неразбериха в распределении жилья настолько были связаны друг с другом, что даже трудно установить, что из них — причина, а что — следствие. С одной стороны, при подобной неразберихе ни о какой гласности не могло быть и речи, с другой — отсутствие гласности порождало бесконтрольность и беспорядок.
Как ни странно, более всего я опасался, что трудно будет доказать самое очевидное: то, что четырех молодых женщин именно наказали квартирами. В кабинете Крижановского, собственно, таков и был ответ: кто-то же должен жить в этих четырех худших квартирах, выпало им.
Но все оказалось гораздо проще. С высоты своей силы и власти директор института Н. Борисов позволил себе откровенность, на которую не решились его помощники.