С 1968 года и до недавних лет Шаховская работала главным редактором «Русской мысли». Еще были живы писатели первой эмиграции, историки, критики, литературоведы. Они общались с газетой, выступали с воспоминаниями часто и с удовольствием, тем более что Шаховская ценила вольное, независимое мнение. В своей книге «Отражения» (о русских писателях и художниках) она пишет по этому поводу: «В области воспоминаний достоверности нет. Это не паспорт, не полицейский рапорт, оттого в них можно встретить то, что выше и вернее видимости. …Литературоведам приходится с этим считаться — «У каждого своя правда», по Пиранделло. Правда же писателя, поэта, художника, композитора — это его творчество».
— Вы опоздали, — снова сказала мне Шаховская, — этих людей уже почти не осталось.
Она попросила взять в Москву письмо и небольшую посылку двоюродному брату Константину Сергеевичу Родионову. Ему 96 лет.
— Это о нем писал Пришвин — «Заполярный мед», помните? Это теперь единственный человек на свете, который носил меня, девочку, на руках.
…Потом в Москве Константин Сергеевич попросит прочесть это письмо из Парижа, сам он видит плохо: «Костя, дорогой… надеюсь, что ты все еще молодцом. А нас остается все меньше. 10 октября в Нью-Йорке скончалась Наташа — сын ее Иван Набоков захотел похоронить ее в моем склепе — на Сент-Женевьев де Буа. Брат мой очень слаб и ждет не дождется, чтобы Господь призвал его к себе…»
Брат — это сан-францисский архиепископ Иоанн Шаховской… Это он частично послужил для Бунина прообразом Мити…
Пути прообраза и героя «Митиной любви» разошлись. Митя застрелился, а Иоанн Шаховской умирает в Сан-Франциско.
Уходят, все уходят: герои, авторы, прообразы…
Опоздал.
Накануне «Русская мысль» поместила объявление: «Казачий союз, союз казаков-комбатантов, объединение лейб-гвардии казачьего полка и объединение лейб-гвардии атаманского полка извещают, что войсковой праздник Донского, Кубанского и Терского казачьих войск будет проходить следующим образом: в субботу, 15 октября, в 15 час. — панихида около памятника казакам на кладбище Сент-Женевьев де Буа, затем — молитвенный обход казачьих могил и, наконец, панихида в кладбищенской церкви; в воскресенье, 16 октября,— торжественный молебен после литургии в соборе св. Александра Невского на рю Дарю.
Братская трапеза состоится после молебна в ресторане вблизи церкви. Желающих участвовать просят записаться до 9 октября у М. И. Толстой. Тел. 45.53.56.83».
Я спешил, наслышан был о прошлых пышных торжествах — войска выходили в полном обмундировании, со своими знаменами.
В обозначенный час у памятника казакам собралось человек восемь — десять в штатском. Старики, пожилые, помоложе. Собственно, старик, из казаков, был один. Священник, из англичан, служил панихиду, кто-то, видимо сын казака, коленопреклоненный, молился, плакал.
Программа была выполнена вся: и панихида, и молитвенный обход, и молебен. «Многострадальной Родине нашей, Всевеликому Войску Донскому, Войску Кубанскому, Войску Терскому, атаманам, казакам и казачкам, в разсеянии сущим и на Родине обретающимся, подаждь, Господи, мир, здравие и сохрани их на многия лета…»
Сколько же осталось их, казаков, в Париже? Посчитали. Пятеро. Нет, шестеро. Казак Лютов, 96 лет, он еще помогает тем, кто беднее и немощнее, — дает деньги, приносит хлеб, молоко. Казак Христофоров, 88 лет, председатель комитета Русского кладбища. Казак Дубенцов, 93 года, заведует музеем. Вот куда надо бы — в казачий музей.
Борис Федорович Дубенцов с Дона. В гражданскую вырос от хорунжего до подполковника. Уходил из Керчи с последними добровольческими частями. Музеем заведует 60 (!) лет, со дня основания. При музее и живет.
— Наш лейб-гвардии казачий его Величества полк в мирное время стоял в Петербурге, там его казармы уже полтораста лет. Что такое казаки, знаете? Накануне германской войны вся русская конница имела 51 полк — гусары, уланы и так далее. А казаки выставили 102 полка, вдвое больше, чем вся Россия. Одно только наше Донское войско выставило 57 кавалерийских полков — с лошадьми, обмундированием, вооружением. Только винтовки выдавали. А еще — кубанские, терские, сибирские, уральские, астраханские казаки… Когда государь-император отрекся, командир полка сказал: «Нам больше в Петербурге не стоять». И мы все эти музейные ценности, которые видите, переправили в Новочеркасск. Россия была в хаосе, а на Дону стояла тишина, туда стали стягиваться все несогласные… В 1926 году наше общество в Париже нашло этот дом, сюда и свезли все ценности.