Выбрать главу

Борис Федорович знакомит с экспонатами музея.

— Вот прибор императора, это был его последний обед… А вот Николай II расписался на программе кон­церта трубачей нашего полка. Государь бывал у нас, видите, тут он на снимке — слева в форме рядового. А здесь переписка Александра I с полком. Что это за форма? Потемкин сопровождал Екатерину по Новороссии после присоединения к России. С ним следовал эскадрон нашего полка в этой самой форме. А вот стаканы с кра­сивым вензелем N. Это когда Наполеон отступал, наши казаки его преследовали, он бросил коляску. Стаканы — из его сервиза. А вот и сама коляска. Смотрите, приказ одеть эскадрон казаков для сопровождения Наполеона на остров Святой Елены. Казаки конвоировали его до Ту­лона.

…Фотографии генералов, атаманов. Портреты импе­раторов, императриц. Но главное — на стенах портреты всех командиров полка, начиная с первого, при Екате­рине, Больше двухсот лет полку! 32 портрета — боль­шие, красочные, писанные специально в одной манере — при жизни командиров.

Истинное русское воинство, несмотря на поражение и мытарства, все сберегли. Все чтут! И все победы до сих пор отмечают, хоть и бедно, и дни рождения свои. И балы давали благотворительные, а деньги — в пользу музея. Сейчас на верхний этаж Дубенцов пустил студен­ток, невелик доход, но и он — музею на пользу.

Спасибо Дубенцову, его товарищам. Но дальше-то как? Уходят казаки. Последняя тучка рассеянной бури. Что будет после них? Кому завещан уникальнейший музей?

— А это я вам не скажу.

Скрывает Дубенцов, нашего касательства не желает.

Прав, наверное. Окажись в свое время этот музей в наших руках, в лучшем случае распылили бы — часть экспонатов в Эрмитаж, часть — в Исторический музей, часть — под замок. Из более чем двухвековой истории казачества нас смутили бы годы гражданской войны. Семьдесят лет прошло, все никак не решаемся показать историю с обеих сторон.

Возвеличивая своих героев и замалчивая или прини­жая противников, мы упрощаем историю до уровня начального образования. Очень важно знать, и мы знаем с детства и Буденного, и Ворошилова, но важно знать и Махно, столь окарикатуренного нами, и Деникина, и Врангеля, и Юденича. Скрывая ту силу, которая нам про­тивостояла, мы обесцениваем собственную победу.

Кстати сказать, почти сразу после гражданской войны у нас в стране были изданы воспоминания генералов белого движения — несколько томов. Тогда (!) — не опасались.

Конечно, я спросил Дубенцова, на чьей стороне был он во второй мировой.

— Да что вы! Против немцев, конечно. Доброволь­цем пошел. И товарищи из моего полка тоже доброволь­цами пошли. У меня за войну военный крест от француз­ского правительства.

После войны он отказался принять французское под­данство.

— Я сказал «нет» и остался подданным Иисуса Хри­ста. Еще я добавил к слову: «Жалею, что вместе с рус­скими армиями не вошел в Берлин».

Десять лет назад Шаховская в «Русской мысли» напи­сала рецензию на книгу Марины Грей «Ледяной поход». Марина Грей — дочь генерала Деникина. В этой книге — рассказы отца, его сподвижников. На первой странице посвящение: «…моему сыну, который никогда не забывает, что в его жилах течет русская кровь».

Почему-то я думал, что она не примет советского журналиста. Ошибся. «Пожалуйста, конечно». Назначила время. Дом — в роскошном районе, рядом с Версалем, от порога тянется живописная, в желтых опадающих листьях, аллея.

В доме — эрмитажные, сочных цветов стены, кар­тины, портреты, фотографии. Говорит с довольно силь­ным акцентом, немудрено, ей было около года, когда покидала Россию.

— Сохранилась фотография — мы входим на паро­ход, видимо, в Новороссийске; я на руках у няни, за ней мама и ее дедушка, и рядом дети, кажется, генерала Корнилова. Папа приехал позже, мы поехали в Англию, потом в Бельгию, в Венгрию, опять в Бельгию. Скита­лись, снимали везде на четверых комнату в гостинице, и везде было очень дорого. В Венгрии нашли летний домик без отопления, зимой мучились. Но и это оказалось для нас дорого. Папа научил меня говорить и писать по-русски, когда мне было четыре года. Он и сам всю жизнь говорил только по-русски, даже когда жил во Франции, понимал по-французски лишь несколько слов. Он все надеялся вернуться в Россию. Во Францию мы приехали в 1926 году, дедушка уже умер. Опять — ком­ната в отеле, потом нашли небольшую квартирку под Парижем, но через два года и оттуда съехали — не по карману. Папа писал иногда в газеты, иногда книгу издаст — других денег у нас не было.