Выбрать главу

— А не мог он, генерал, продолжить службу во французской армии?

— Нет, никогда в жизни. Для него это было невоз­можно. Он считал себя русским и французского поддан­ства не принял. И жил, и умер с нансеновским паспортом — как человек без национальности.

— А архивы? Мог продать?

— Нет, нет, нет. У него был огромный архив штаба, всего белого движения. Врангель, хотя у него с папой отношения были отвратительные, он папе все потом переслал. И американцы уже тогда давали папе за архив огромные деньги. Но он сказал: «Это — русское, для русских. Когда Россия будет свободна, я все отдам ей». Он держал архив в банке, но это было дорого, и он отправил его на хранение в Прагу… У меня от детства тяжелые воспоминания. Помню, утеряла в магазине десять франков — надо было купить хлеба и масла. Шла домой — ужас! Но папа с мамой не ругали. Мама поку­пала для меня одежду на «блошином рынке». Мне уже было 15 лет, иду в лицей… у меня единственное пальто было, когда застегнуто — ничего, когда иду — распахивается и все заплаты видно. Иду в лицей и пальто рукой придерживаю.

— Неужели никто из его бывших подчиненных…

— Нет. Он самолюбивый, ни от кого никаких услуг не принял бы. Конечно, возможности были, наверное. Лебедев, бывший министр в одном из папиных правительств на юге России, имел и дом, и автомобиль. Вероятно, сумел вывезти из России кое-что. Но папа даже от маленькой пенсии долго отказывался, только в 30-х годах стал получать. Это частное благотворительное общество поддерживало бывших русских посланников во Франции, и папу в том числе. Отец даже из этой пенсии умудрялся другим помогать. Отложит немного денег и мне пальцем грозит: «Только маме не говори».

— Он сам — потомок крепостных?

— Да, его предки были крепостными крестьянами. Папин отец, Иван, прослужил в армии 40 лет, дослу­жился до майора и, уйдя в отставку, ему было уже за шестьдесят, женился на молоденькой польке. Папа почти повторил его путь. Молодым офицером, в Вильно, влю­бился в женщину, но она была замужем за чиновником. Звали Елизавета. У нее родилась дочь — Ксения, папа присутствовал на ее крестинах. Потом Ксения выросла, и папа на ней женился. Ему было около 45 лет.

— С кем Антон Иванович общался в эмиграции?

— Ни в какие политические партии и союзы не всту­пал. Ни с Гучковым, ни с Милюковым дружбы не было. Бывшие офицеры заезжали иногда среди ночи, многие работали таксистами, высадят ночью клиента поблизости и к нам… Общался с учеными, писателями. Дружил со Шмелевым, Бальмонтом. Но Бальмонт часто читал стихи после питья, и я, маленькая, его боялась, убегала.

— А в войну?

Он ненавидел Гитлера, уехал из Парижа в Мимизан, на юг Франции, под Бордо, но немцы и туда пришли. Мама, в отличие от отца, знала шесть языков, в том числе английский и немецкий. Она потихоньку слушала сводки с фронта и вела дневник. А папа, когда узнавал, что русские освободили город, радовался и на карте при­калывал булавку. Ему говорили некоторые: «Это твои Советы берут». А он отвечал: «Это русские люди». Я была уже замужем, жила в Париже, но и родители сами, и соседи мне рассказывали, как к дому подъехали две легковые машины, впереди — с белыми колесами. Немецкий генерал, начальник районной комендатуры в Биаррице, в сопровождении трех офицеров вошел в дом. Генерал сказал папе: «Ваш архив доставлен из Праги в Берлин. Мы знаем, что вы пишете историю России, предлагаем переехать в столицу Германии. Там у вас будут другие условия, мы позаботимся». Год шел 42-й, немцы были очень сильны. Папа спросил: «Это приказ или предложение?» — «Нет, что вы! Мы только предла­гаем». Папа догадывался, что его заманивали, ему хотели, как генералу Краснову, дать армию против Рос­сии. «Тогда я вам прямо отвечу — нет!» Мама перево­дила, а «нет» не стала и переводить, потому что сказано было резко, без перевода понятно. «Что ж, — предупредил немецкий генерал, — из деревни не выезжать!»

Папа остался под наблюдением. Каждую неделю отмечался в комендатуре, и каждую неделю в доме был обыск. Мама прятала дневники в земле, потому что дома переворачивали матрацы, опрокидывали цветочные горшки.

— Правда ли, что Антон Иванович дал деньги на тан­ковую колонну?