Род Оболенских велик, я не нашел тех, кто близко знал ее. Отозвался ее соратник по борьбе Кирилл Павлович Хан-Макинский. Он был в отъезде, и мы говорили по телефону.
— Вики Макарову привезли из России в Париж пятилетним ребенком. Кажется, в 1918 году. Когда мы встретились, нам было по двадцать. Случалось встречаться на русских балах, я даже танцевал с ней. Среднего роста, гимназического вида. По достатку скромная, покупала в недорогих магазинах материал и шила сама себе для балов длинные платья. Замуж вышла в 34-м. Работала секретарем директора одной из фирм. Директор тоже был с нами заодно. Наша группа собирала сведения о немцах и передавала в Лондон. Вики была связной. Сначала схватили одного нашего полковника, расстреляли. Потом взяли директора Вики, это было весной или летом 1941 года, он умер в лагере. А Оболенскую немцы долго искали, уже знали ее, но она меняла явки. Арестовали ее только осенью 43-го. А казнили, видимо, в 44-м, во дворе тюрьмы, отрубили голову. Нет, не гильотиной — топором. Так рассказывал один из родственников Николая, мужа… Николай действительно безумно любил ее. В молодости был журналистом, после гибели Вики стал священником. Больше не женился. Недавно умер. Детей у них не было.
Кирилл Павлович сделал паузу.
— Что еще?.. Она была очень горда своим русским происхождением.
Никто не знает, где ее тело. На Русском кладбище Сент-Женевьев де Буа стоит памятник — принцессе Вики Оболенской, урожденной Вере Макаровой, лейтенанту Французских войск.
…Это все были русские люди — княгиня, казак, генерал, дочь сенатора, принцесса…
Тогда, очень давно, в гражданскую войну, противостояли друг другу две силы, две идеи. Одна из них должна была неизбежно быть повергнута. Побежденным почему-то было отказано потом в праве на любовь к России. Но ведь это была и их Родина, и они тоже любили ее, только они видели будущее ее иным и за это сражались! Не могли же они, дворяне и прочие, со своим старинным патриархальным укладом — балами, богомольем, домашним воспитанием — безоговорочно встать на сторону революции. Не могли и не должны были.
Мы любили свою Россию, а они — свою, и в этом мы увидели преступление, а не трагедию.
Но время, кажется, действительно неумолимо. Еще лет пять назад никто не отправил бы меня в командировку к первым русским эмигрантам. А всего год—два назад ни Шаховская, ни Деникина не приняли бы меня.
При всем разнообразии судеб и жизненного уклада — кто-то был вполне устроен; кто-то, более скромного достатка, как Вики Макарова-Оболенская, сам себя обшивал; кто-то, как Деникины, бедствовал — несомненным у большинства было одно — чувство ущемленности: «Нас приютила Франция, но не французы». Даже, на Бунина многие французские коллеги по перу, в том числе Ромен Роллан, смотрели как на беглого, не понявшего сути истории и не разделившего судьбу Родины.
— Состоятельные французы на нас не женились, а за каких-нибудь мы не выходили, — сказала одинокая русская графиня, попросив имя не называть.
На прибывших смотрели как на людей иного сорта.
Память о России только усугубляла одиночество. В надежде когда-нибудь вернуться на Родину большинство, как Деникин и Дубенцов, не желали получать французское подданство, а с ним и гражданские, жизненные права. В той же надежде многие, как Шаховская, даже при достатке так и не обзавелись собственным домом, предпочитая снимать квартиру, — все, казалось, временно, пока.
Владимиру Набокову предлагали купить дом, он отвечал:
— У меня уже есть, в Петербурге.
Сколько невидимых миру драм. А чаще — миру видимых, но невидимых, неведомых нам, соотечественникам. Разве не драма для художника — не реализовать талант, разувериться.
Было три знаменитых художника революции, которые писали Ленина с натуры, — Анненков, Чехонин и Малявин. Анненков сделал громадную книгу автолитографий — портреты русской революции. Там портрет Луначарского, который был его другом, два портрета Троцкого, затем — Ленина, Зиновьева, Каменева, Радека… А Чехонин писал не только Ленина, он иллюстрировал гербы, флаги, денежные знаки… После смерти Ленина оба, Анненков в 1924 году, а Чехонин — в 1928-м, эмигрировали и скончались в изгнании. А третий…