Однажды профессор Петербургской академии художеств Владимир Беклемишев поехал в Афон и там увидел замечательного инока. Увидел, открыл, забрал в Россию. Это и был художник Малявин. Бывший инок кроме Ленина писал также с натуры командиров Красной Армии — Ворошилова, Буденного… А скончался и похоронен в Ницце, рядом с Юденичем… Там большое русское кладбище, старое, еще дореволюционное. И там много генералов белой гвардии. Над морем, над бухтой Ангелов.
До сих пор речь шла о людях, так или иначе (даже в худших случаях) нашедших способ существования. А сколько было высокопоставленных чинов, оказавшихся вовсе не у дел, — состарившиеся генералы, адмиралы, министры и т. д. Еще больше — совершенно беспомощных княгинь, баронесс и прочих, оставшихся вдовами, без имений и горничных, не умевших ни одеться, ни причесаться. Разве это меньшая драма?
Именно для таких людей и был создан Русский дом.
Первые подробности о Русском доме мне рассказывал ярославский протоиерей Борис Георгиевич Старк, бывший эмигрант, вернувшийся на Родину в 1952 году. Отец его служил на «Авроре», в Цусимском бою был тяжело ранен, дослужился до адмирала.
— Русский дом образовался где-то в 26—27-м годах. Основательница его — Вера Кирилловна Мещерская, отец ее был дипломатом, муж — лейб-гусар. Когда она, многодетная, приехала в Париж, то устроила здесь небольшой пансион для благородных девиц. Она была фрейлиной у одной из великих княгинь, знала хорошие манеры, свободно говорила на французском, английском, немецком. Американки, англичанки отправляли к ней своих дочерей. У нее, например, воспитывались падчерицы императора Вильгельма. Среди ее воспитанниц оказалась и очень богатая англичанка Доротти Пейджет, у нее были конюшни скаковых лошадей, еще что-то. Когда она закончила курс обучения, то решила сделать Вере Кирилловне подарок. Та вежливо отказалась. Пейджет настаивала. «Тогда купите имение, и устроим приют для русских стариков, — сказала Вера Кирилловна. — Очень много высокопоставленных эмигрантов, которые здесь беспомощны». И в Сент-Женевьев, под Парижем, был куплен дом — имение одного из наполеоновских маршалов.
Поначалу приютили пятьдесят стариков. Им хотели создать иллюзию бывшей жизни: у каждого была комната, лакей, горничные, кормили шикарно. Пейджет денег не жалела. Я помню праздник взятия Бастилии, она наняла автобус и всех своих пансионеров повезла в Париж, сняла там, в самом центре, верхний этаж с огромным балконом. Из ресторана прислали ужин. Старики пили шампанское и смотрели с балкона на праздничный фейерверк над Парижем, на нарядную Эйфелеву башню. А под утро она отвезла их домой. В 1924 году Франция признала Советское правительство, посол Керенского Василий Алексеевич Маклаков, освобождая место для нового, советского полпреда, если не ошибаюсь, это был Леонид Борисович Красин, увез все старое имущество — портреты императоров, бюст государя и в том числе царский трон. Государь приезжал во Францию, принимая дипломатический корпус, он восседал на этом троне. Когда был создан Русский дом, Маклаков отдал ему всю обстановку старого посольства.
С 1940 года я был вторым священником в Русском доме, я помогал старикам и старушкам умирать: «А вы помните смольного учителя?» Оживлялись: «А как же!»
Дом этот одним видом своим вызывает волнение. В глубине уютной улочки — светло-желтый, в окружении желтеющих деревьев, трехэтажный, крытый черепичной крышей. Перед ним зеленый луг с могучим старым платаном. А позади дома — старинный усадебный парк. У входа — каменные вазы с геранями. Надпись: «Отдохните, укройтесь отъ непогоды, молитвенно вспомяните подумавшего о вас». Две древние одинокие фигурки брели, поддерживая друг друга. Остро пахло свежескошенной травой, перед домом проходил по лугу косарь с косилкой. Добавьте к этому, сразу же за порогом — звуки рояля. Мелодия была неизбывно грустна, поднимаясь до вершины последнего сиротства.
В большой пустой столовой сидел за роялем могучий и печальный старик — гладко выбритый, очень скромно и опрятно одетый, при галстуке. Один в большом зале, как в пустыне.
Звуки растаяли, старик вздохнул, медленно поменял ноты, и под его дряхлыми пальцами зазвучала бетховенская Лунная соната.
Высокие лепные потолки, мебель красного дерева, кожаные кресла, портреты государей и их жен в золоченых рамах. Под большим портретом Александра III сиреневые и желтые астры. Мемориальная доска на стене: «1876—1949. В память княгини ВЕРЫ КИРИЛЛОВНЫ МЕЩЕРСКОЙ, основательницы русского дома. 7-го апреля 1927 года княгиня Мещерская открыла русский дом. Самоотверженно посвящая себя заботам о русском доме, княгиня управляла им с твердостью и любовью в продолжении 22 лет. Она почила в этом доме 17-го декабря 1949 года. Кто не имел счастья лично знать и любить покойную княгиню, пусть, прочтет эти строки, вознесет молитву ко Господу о вечном покое ее светлой души».