…Каждый из того великого уходящего поколения создавал свой, неповторимый стиль, они не были подражателями.
Не надо идеализировать, сказал мне с улыбкой собеседник, разве в той же козинской «Осени» — «Наш уголок нам никогда не тесен» — нет приторности.
Не знаю, не более чем в сегодняшних дозированных поцелуях на эскалаторе метро, обрядных, тоже заимствованных, тоже напрокат, как модный дым на эстрадной сцене.
Там была подлинность чувств — своих, собственных.
Во Владивостоке, кстати сказать, приобрел я по случаю пленки с редкими, чистыми записями Козина. Из-под полы, другого пути, увы, не было.
Такой талант, и такая странная запутанная судьба.
Вадим Козин родился в 1903 году, в Петербурге, в богатой купеческой семье. Отец, Алексей Гаврилович, окончил академию во Франции, занимался коммерцией. Мать, Вера Владимировна Ильинская, чистокровная цыганка, пела в хоре. Гостями дома были Анастасия Вяльцева — подруга матери, Надежда Плевицкая, Юрий Морфесси — знаменитейшие певцы начала века. Нетрудно догадаться, в какой атмосфере рос единственный в семье мальчик, которого окружали семь (!) сестер, все — младшие.
Смутное воспоминание: его, Вадима, нарядного, трехлетнего, везут в «Аквариум». На огромной сцене разбиты шатры, стоят живые лошади, и среди цыган — тучная женщина, сидя в кресле, поет. Эта женщина, уже не совсем здоровая, — его двоюродная бабка, легендарная Варя Панина.
Жизнь повернулась неожиданно и круто. Юношу исключают из военно-морского училища как сына купца. Через биржу труда он устраивается в порту грузчиком, расклеивает по городу концертные афиши. Наконец, выходит на сцену рабочего клуба, под рояль, гитары поет цыганские и бытовые романсы. Его приглашают в лучшие кинотеатры Ленинграда — «Капитолий», «Гигант», «Колосс» — петь перед вечерними сеансами. Успех, слава оказались стремительными и прочными.
«Мой костер», «Газовая косынка», «Всегда и везде за тобою», «Дружба» («Когда простым и нежным взором»)… Козин сам пишет песни — «Осень», «Любушка», «Забытое танго», «Маша» («Улыбнись, Маша, ласково взгляни») — эти мелодии распевали всюду.
120 романсов и песен в исполнении Вадима Козина записали на пластинки. К этому рекорду довоенной давности до сих пор никто даже не приблизился.
Его грамзаписей, выпускаемых массовыми тиражами, невозможно было купить.
Перед войной и в войну пластинки пережили трудное время, их сдавали на переплавку как сырье для оборонной промышленности. На пластинках же Козина ставился штамп: «Продаже не подлежит». «Обменный фонд». Москвич Сергей Павлович Петров, сохранивший эти пластинки, вспоминает:
— Я Козина услышал в 12 лет, по радио. С тех пор потерял покой. Обменный фонд — это значит, надо было сдать пять битых пластинок, чтобы купить Козина. Да плюс за козинскую еще, само собой, заплатить, а она стоила чуть не вдвое дороже. Я в Марьинском мосторге покупал пластинки и тут же разбивал о прилавок: целые в обмен не принимали. Козин долго был единственным, кто не подлежал продаже, потом уже года через полтора-два добавили к нему шестерых — Изабеллу Юрьеву, Утесова, Юровскую, Шульженко, Русланову, Хенкина. Ну, что вы, это был голос! Его «Осень» еще не записали на пластинку, а уже толпы осаждали магазины.
Гипнотическая власть певца заключалась и в необыкновенном по тембру голосе, и в самом стиле исполнения, сохранившем верность старой песенной культуре.
Наследственный голос — кровное наследство он соединил с наследством духовным. Он взял себе администратором Михаила Васильевича Басманова-Волынского, старого аристократа, работавшего с Вяльцевой. В конце тридцатых годов он разыскал гитариста, аккомпанировавшего еще Варе Паниной, попросил записаться с ним в паре на пластинку. Старик, обнаружив, что в студии нет большой акустической трубы времен его молодости, расстроился и записываться на современной аппаратуре отказался. С трудом уговорили на единственный романс — «Жалобно стонет ветер осенний»…
Они сотворили маленький шедевр: после романса, без паузы полилась «Цыганская венгерка» гитариста: так исполнялось при Варе Паниной. Те, кто записывал романс, пережили небесные минуты.
Аккомпаниаторами Козина почти всегда были пианисты — вначале Аркадий Покрасс и Михаил Воловац, а затем, надолго — Давид Ашкенази, игравший прежде в провинции, в ресторанном оркестре (он пришел к певцу в гостиницу, попросил его прослушать, и, несмотря на ресторанную громкость исполнения, Козин взялся с ним работать). На сцену они стремительно выходили с противоположных сторон, и без объявления номера Ашкенази брал первые аккорды.