Любая перестройка начинается с перестройки сознания, в котором духовность — далеко не на последнем месте, и если подлинные ценности не находят себе места, то вакуум неизбежно заполняется подделками.
Я знакомлю певца со своими записями, с таким трудом добытыми во Владивостоке. Он внимательно слушает.
— А ведь это не я пою. Не я. Подделка. Вот настоящие записи, смотрите,— он достает с полки два американских диска с его песнями (до нашей пластинки было еще далеко). — И вот какую рекламу они дали мне на конверте: «Козин… сослан в Магадан на вечное поселение».
Старик глубоко обижен.
Мы сами подарили Западу то, что принадлежит нам.
Время неумолимо берет свое, однако оно приходит не само по себе. Время — не циферблат, время — это мы.
Сколько писали, добивались поклонники Козина, чтобы имя его высвободить из небытия,— годы, десятилетия! Вот что ответил недавно, в феврале нынешнего года, Главный редактор Главной редакции музыкального радиовещания Г. Черкасов на просьбу участника войны Д. Дмитриева из Читы исполнить Козина по радио: «Формируя репертуар музыкального вещания, мы исходим из значимости того или иного музыкального явления… Репертуар и исполнительская манера артиста многим представляются старомодными и не имеют значительного интереса для широкого слушателя».
Давняя, от века, милая черта российского чиновничества: лгать правдиво не научились.
Другой почитатель Козина М. Мангушев из Ростова-на-Дону (и финскую прошел, и Отечественную) за то, что писал просьбы выпустить пластинку певца, получил выговор… Он был тогда военнослужащим, выговор через короткое время догадались снять, а он по-прежнему продолжал хлопоты.
Главные его почитатели — участники войны. Сейчас они, на расстоянии (и во времени — полвека, и в пространстве — тысячи километров), поддерживают артиста, шлют ему лук, чеснок, свежие огурцы, апельсины, рыбу…
Он отвечает: «Спасибо, ничего не надо, у меня все есть».
Москвич Петров, о котором шла речь вначале, который на фронте пел Козина и ему «жить хотелось», он прислал певцу в Магадан новый магнитофон. (Артист им не пользуется: больно для него сложен.) Поклонница из Кустаная Евдокия Сергеевна Костырина (когда по пыльной дороге грузовик увозил на фронт ее мужа, по черному репродуктору на маленькой площади звучала козинская «Осень»), попросила недавно у местного цыгана, работающего в коммунхозе, фасон цыганской праздничной рубахи. Сшила ее и отправила певцу — красивую, васильковую. (Но певец ее не носит, Костырина видела артиста только на довоенных портретах — молодого, могучего, и невысокому худенькому старику рубашка оказалась чуть не вдвое больше.)
И Лидия Васильевна Поникарова, которая экономила на школьных завтраках, чтобы купить билет на концерт Козина, которая ездила даже в Орехово-Зуево и которая в войну послала артисту шесть конфет «Мишек», тоже не забывает своего кумира. Она шлет ему конфеты, печенье, чай, кофе. «Не надо,— просит он. — У меня все есть… Пришли мне лучше свою нынешнюю фотографию: девочкой-то я тебя помню». Она в ответ снова шлет конфеты, чай. «Пришли же фотографию — какая ты сегодня?» — снова просит артист.
И она наконец вложила в посылку фотографию: с нее на певца смотрит девочка, медсестра фронтового госпиталя.
…Все они оказались достойными преемниками поклонников Вари Паниной.
— Мы не оставим его,— говорила мне Лидия Васильевна.— Если что… ну, вы понимаете, я уже договорилась с одним магаданским летчиком, через него я отправляю все посылки, я договорилась… если что… в общем, он похоронит его как надо.
Мы сидим, пытаемся смотреть телевизор, но он, старый, трещит, мигает изображение, пропадает звук. Сердобольные поклонники в магазине предложили было старику уцененный цветной телевизор за сто рублей, но слишком уж был он поцарапан и ободран.
Размышляя о публичном одиночестве артиста, я думаю о том, что в свое время он внес в государственную казну больше, чем любой другой певец. Давая огромную прибыль, он обходился государству дешево, у него не было, скажем, оркестра, как у Утесова (пианист — и все), никогда не требовал никаких других расходов, льгот.
Вспоминаю письмо Цветаевой Рильке: «Пастернак — первый поэт России. Об этом знаю я и еще несколько человек. Остальные узнают после его смерти».