Марк Галлай, летчик-испытатель, Герой Советского Союза: «Мне позвонил незнакомый человек, представился журналистом и сказал, что собирается писать книгу о летчиках-испытателях. Я ответил, что рад буду помочь, но что для беседы с журналистом мне требуется прямое указание или, по крайней мере, разрешение начальства. Разрешение я получил на следующий же день, но Толя многие годы потом меня поддразнивал: «Первое, что я, узнал о тебе, это то, что ты формалист».
В авиации Анатолия, что называется, «приняли». Наверное, сыграло в этом свою роль и то, что он и сам был не чужд ей — учился в авиационной школе и даже получил специальность авиационного штурмана, и присущее ему личное обаяние, но прежде всего, я думаю, то, что летчики сразу почувствовали: об их деле он собирается написать всерьез. Интересуется не только и не столько «острыми случаями» и «безвыходными положениями», а глубинной сутью испытательной работы, тем, что она — умная. Мы, пожалуй, одними из первых узнали, что так он подходит ко всему, о чем собираете писать. «Глубоко копает!»— сказали нещедрые на одобрение летчики.
Смелость бывает разная. И я думаю, одна из высших ее форм — смелость мысли. Умение безбоязненно доводить свои размышления до конца, не пугаясь, что они заводят куда-то «не туда», приводят к чему-то, что «не полагается». Подобные тормоза на него не действовали. И эта — повторяю, высшая — смелость, вознаграждалась теми самыми, новыми, свежими, нестандартными результатами. Новая инициатива, новый почин — мы так привыкли, что это хорошо. Оказывается — не всегда («Несостоявшийся почин»). Красная доска — ясное, казалось бы, дело, что на ней лучшие работники. Оказывается—не совсем, полезно еще посмотреть ведомость на зарплату («С чего начинается качество»). Обслуживающие обслуживают — обслуживаемые обслуживаются, вроде бы аксиома. Аграновский отыскивает официанта, который высказывает мнение (а журналист не пропускает его мимо), что «все мы друг другу служим» («Официант»). Кстати, он никогда не забывал сослаться на то, что, «как сказал один знакомый врач» (токарь, летчик, официант)… Это — о его исключительной щепетильности.
Вообще редкой порядочности человеком он был!..»
Аграновский как-то писал о своих героях: «незаменимые». И расшифровывал: «Незаменимые — это всегда люди долга… Вне сознания выполненного долга им может быть тепло, уютно, сытно, но полного ощущения счастья не будет. Однако этого мало. Они любят свою работу, им нравится дело, которым заняты они… Нравится? Любят? Но при чем же тогда чувство долга?»
Журналист задается вопросом и отвечает: «Долг,— говорил Гете,— там, где любят то, что сами себе приказывают».
Они ему родня — его незаменимые.
— Марк Лазаревич,— спросил я Галлая,— вы и Золотую Звезду, и славу, и все-все обрели до Толиных строк. Вы из немногих, кто ничем ему не обязан.
— Дружбой. Это самая высокая награда.
…Другом он был верным. Когда случилось несчастье с одним из летчиков-испытателей, потребовалась специальная подвесная кровать с разными премудрыми устройствами. Аграновский за ночь обзвонил, собрал конструкторов, врачей, рабочих-специалистов. К утру кровать была готова.
Зарабатывать свой собственный хлеб он начал с пятнадцати лет. Даже когда учился в педагогическом институте (по образованию Аграновский — историк, военная специальность — авиационный штурман), даже когда учился — работал: художником-мультипликатором на киностудии, помощником кинооператора, ретушером в издательстве, художником-оформителем на изофабрике. В 1947 году пришел в одну из центральных газет — репортер, литсотрудник, зам. зав. отделом.
В начале 1951 года по отделу прошла ошибка, виноват оказался один из старейших журналистов газеты, для старика это — конец. Молодой Аграновский берет вину на себя, не часть, не долю — всю целиком. 13 февраля 1951 года в его трудовой книжке появляется запись: «Освобожден от работы в редакции… за обывательское отношение к своим обязанностям».
Через три года газета приглашает его обратно. Подбирали коллектив не только по профессиональным качествам, но и по человеческим, учитывали прежде всего совместимость людей. То была прекрасная пора — 1954 год. В газете возобновился «ансамбль верстки и правки». Выступали с блеском в Доме литераторов, в Доме кино, в Доме журналиста, в ВТО. В «ансамбле» были цирковые номера, и в роли укротителя слишком ретивых выступал Аграновский. Было две оперы, в одной из них — «В вашем доме» партию молодого поэта Ленского исполнял тоже Аграновский. Песни, частушки — опять он. Выходил на сцену в темно-вишневом жакете, молодой, красивый. «Наш примадон» — так его звали.