Именно в это время начался творческий взлет Аграновского. Он получает премию Союза журналистов СССР, вступает в Союз писателей. Жизнь прекрасна.
И вдруг!
В коллектив вошел новый главный редактор. Против фамилий тех, кто имел собственное мнение, сразу же поставил галочки. Не забыл и тех, кто прежде выступал против его собственных литературных сочинений. Было проставлено сорок галочек.
Аграновский, будучи дежурным критиком, сказал, что газета изменилась к худшему. Ему дал отпор заместитель главного редактора, которого прежде все любили и который любил Толю.
Когда увольнения неугодных стали повальными, на очередной летучке снова встал Аграновский и обратился к главному редактору.
— Что вы делаете?! Этот коллектив собирали до вас, собирали по крупицам, по бриллианту, как ожерелье! Это стоило таких трудов! Что же вы делаете?! Как вы можете?..
Он не смог договорить, выскочил из комнаты. На другой же день подал заявление об увольнении.
Против его фамилии галочка не стояла. Уже тогда его бы не посмели тронуть.
Вот вам и спокойный Аграновский.
Что ни говорите, а поступки, конкретные, практические, порою выше самой светлой мысли и самой умной строки. Самая передовая мысль, самая светлая строка завянут без поступков, без действия.
Не надо тешить себя мыслью, что для публициста изреченная острая мысль уже есть — поступок, который освобождает его от личного вмешательства в действительность, а иногда и от личной веры в то, что изрек. Это, мол, для других, а сам-то я понимаю…
Страшнее нет талантливых иезуитов. Они обратят читателя, слушателя, преемника в любую веру. Обращали не раз, есть тому вековые свидетельства.
Аграновский верил в то, к чему звал, хотел верить.
…Он еще не ведал тогда, что ровно двадцать лет спустя, в новом коллективе, история почти повторится, и последствия ее будут для него разрушительны, хотя для постороннего глаза и незаметны.
Вот принципы публицистики, которые он вывел. Сначала это было устное выступление перед ленинградскими журналистами, потом оно появилось в печати.
«Многое делает художественный очерк — композиция, язык, пейзаж, диалог, портрет, — но без мысли, глубокой, умной, желательно свежей, современного очерка попросту нет».
«…Если же публицистика монотонна, если повторение сказанного выдается за постановку проблемы, то мысль общества не будится, а усыпляется. Писания такого рода называют порой бесполезными. С этим не могу согласиться. Бесполезное — вредно».
«Лучшие выступления рождаются, когда писатель мог бы воскликнуть: «Не могу молчать!» Худшие — когда: «Могу молчать». Я верю автору, если чувствую: его волнует то, о чем он пишет. Я давно понял: можно позволить себе критику любой степени остроты, если читатель видит, что писатель болеет за дело».
«Мы должны воспитывать и укреплять идейную убежденность. А чтобы воспитывать убежденность, надо читателей убеждать… Мы же думаем подчас, что все уже решено, что всем все ясно и спорить не о чем. И не убеждаем, а декларируем, не доказываем, а утверждаем. Особенно в очерках, воспевающих наши достижения».
Что ещё важно? «Не слепое послушание, а общественная активность, подлинная гражданственность».
Отчего истины, самые верные, самые нужные звучат иногда, как показные, парадные, повисают в воздухе и растворяются, не оставив следа — ни уму, ни сердцу? Еще хуже — вызывают порой раздражение. Мешают штампы, стертость слов, употребление их не по поводу.
Посмотрите, как ведет Аграновский читателя от простого к сложному! Пустырь. Обыкновенный пустырь перед домом. Сколько людей прошло мимо — тысячи, сотни тысяч? А журналист остановился. «Что тут у вас будет?» — спросил он Едоковых, с балкона которых как раз открывался вид на пустырь. «Дом будут строить. Для начальства». — «Точно знаете?» —«Говорят…»
Проверил, оказалось — нет. Тут будет зеленая зона. Вывод: «Природа не терпит пустоты. Пустыри зарастают. Преимущественно сорняками. Я хочу сказать, что всякое отсутствие информации восполняется слухами. Слухов полезных нам не бывает. Слухи бывают только вредными».
Жители дома знают, что происходит во Вьетнаме, что творится на Ближнем Востоке. А что перед домом — не знают. Почему? Нужна гласность. И тогда, когда строятся планы, и обязательно тогда, когда что-то сорвалось, не удалось.