При всем различии 60-х и нынешних годов есть общая, клановая черта, которая роднит оппонентов тех и нынешних. Мы им — о недостатках, они нам — о своей роли в жизни. Еще дощелоковская милиция отвечала: «Представьте, что было бы, если бы не было милиции». Нынешнее армейское руководство: «Роль армии… что было бы, если бы…»
А может, и прессе пойти на поводу, так же точно отвергать справедливые иногда упреки в свой адрес: роль прессы… сибирские реки потекли бы вспять, жертвы Чернобыля по-прежнему угасали бы, нынешние перемены не могли бы произойти…
Они, оппоненты, никак не догадаются, им бы надо журналистов-международников больше ругать. Раньше смотришь программу «Время», и все ясно. У них там, на Западе, — пожар на буровой, один человек пропал без вести. Автомобильная катастрофа в одном из штатов Америки: «Погибло 10 человек, много тяжелораненых». И тут же, впритык, без паузы: «Большой праздник этнографического искусства проходил сегодня в Армении». Разговор о преимуществах нашей многонациональной страны.
Теперь все наоборот. Смотришь «Время». У нас — как раньше у них; у них — как раньше у нас. Еще недавно собственный корреспондент за рубежом рассказывал о новых, самых точных в мире часах (до микронных долей в течение чуть ли не миллиона лет) с брезгливостью, опустив уголки губ: делать им больше нечего. Теперь нам уже серьезно показывают их витрины. И этот, не очень, как выяснилось, брезгливый, тоже показывает и рассказывает.
Вот когда мы поняли, как мы живем. Ведь и голодали, и холодали, а все равно, знали о своих преимуществах, о том, что там, у них, человек человеку волк и нет уверенности в завтрашнем дне. Теперь увидели их и поняли, что у нас и в сегодняшнем дне уверенности нет.
Пропаганду нашу бывшую знакомый фотокорреспондент изничтожил единственной репликой. Приехав в Париж, увидев витрины, улыбки, открытость, он сказал:
— Когда же это они-то будут жить, как мы…
Нет, это хорошо, что прессу так яростно ругают. Это акт бессилия. Ведь будь их воля, они бы с радостью, как прежде, удочерили прессу, приголубили. Это было бы гибелью сегодня. Минуй нас пуще всех печалей. Мы никогда не сойдемся в целях и заповедях.
Пресса тогда была желтой, когда молчала, лгала.
Я не очень верю в тех, кого приводят в журналистику за руку. Факультет журналистики МГУ ежегодно приглашает к себе новое пополнение. Сами журналисты нередко зовут с трибун молодежь ступить следом на их тропу.
Нужно не советовать, а отговаривать идти в журналистику. Юноша говорит: «Хочу». А ему бы в ответ: не надо, это трудный хлеб. «Все равно: хочу». Но это — не всегда свет в конце тоннеля, иногда теряешь опору, чувствуешь бессилие. «А я все равно — хочу». Но это еще — трата нервов, здоровья, сил. Это, наконец, сокращение собственной жизни. «Все равно…»
Вот тогда пусть идет: может быть, он станет Журналистом. Я говорю не о ремесле, а о призвании, о том, что надо двигать жизнь вперед.
Еще одно, последнее, письмо непечатной поры конца семидесятых.
«Уважаемая редакция! Мы, сотрудники университета г. Калинина, обедающие в ресторане «Селигер», были свидетелями потрясающего случая. В этот день студент университета Решетников Игорь пришел, как обычно, в ресторан обедать. Мальчик перенес паралич конечностей и речевых органов, живет в общежитии, по-настоящему питается один раз в сутки. Он стоял в зале в ожидании, когда будет убран стол. В это время к нему подошла администратор Надежда Семеновна и, вместо того, чтобы помочь ему скорее найти место, взяла под руку и вывела из зала. Одна из наших сотрудниц выбежала вслед за ними, потребовала объяснить, почему его вывели. Администратор посоветовала ей сесть на свое место, а в это время мальчик, весь перекошенный от ужаса и стыда, спрашивал, почему он не имеет права обедать в ресторане.
Администратор ответила, что в зале находятся иностранцы. И пока наша сотрудница пыталась ей доказать что-то, мальчик ушел.
Мы не могли обедать, посторонние люди, не знающие этого мальчика, были потрясены не менее нас.
После всего этого она вошла в зал с улыбкой, как будто ничего не произошло.
А. Смирнова, Н. Антипова, Л. Малышева, В. Трухина, Т. Филина».
Через две-три сотни лет потомки наши, изучая первобытно-общинный строй, крепостное право, феодальный гнет, капиталистические отношения, дойдут до нас и, листая подшивки старых, уже в истинном смысле желтых от времени газет, задумаются: а эти-то, мы то есть, при каком строе жили? Директивы, обращения, решения, постановления, праздничные призывы, собрания, пленумы, бюро, соцсоревнования, пятилетки, обязательства. Нет, ничего не узнают потомки о нашей истинной загнанной жизни из многомиллионных тиражей газет. Истинную жизнь поведают, может быть, письма в одном экземпляре, которые не были опубликованы. Если, конечно, сохранятся.