При Нефедове в леспромхозе построили более полусотни двухквартирных домов, профилакторий, шесть магазинов, две школы, Дом культуры — лучший в «Приморсклесе». Поселок Шумный министерство дважды признавало лучшим по благоустройству и быту. Обустраивалась не только центральная усадьба, но и лесоучастки — Лужки, Ленино, Изюбриный.
Павла Александровича избрали депутатом райсовета. В 1974 году его наградили орденом Трудового Красного Знамени, а Шумнинскому леспромхозу вручили на вечное хранение Красное знамя ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Тогда же Нефедова направили в Москву на курсы повышения квалификации высшего звена. В Москве он снова увидел министра, тот с трибуны рассказывал молодым слушателям о лучшем в стране директоре леспромхоза Иване Ивановиче Слизкове — умный, инициативный, современно мыслящий…
— Я чуть не зааплодировал! Как же — наставник!
Тотчас после отъезда Павла Александровича районный прокурор Синегубов получил анонимку: передовой директор занимается приписками, показатели — липовые. Ничтожная анонимка — мелочь, тем более что завистников у Нефедова было немало. Однако Синегубов дал анонимке ход — поручил срочно проверить Шумнинский леспромхоз. И не кому-либо, а Понизову, известному пьянице, работавшему в соседнем Какшаровском леспромхозе.
Н. Красилова, начальник планового отдела Шумнинского леспромхоза: «Понизов не просто пил, а пил безобразно».
В. Смирнова, секретарь Чугуевского райкома партии: «И он сам пил, и сестра пила. Видимо, наследственное».
М. Хомченко, будучи главным инженером, он в отсутствие Нефедова исполнял его обязанности: «И во время ревизии Понизов пил. Когда проверял лесоучасток Изюбриный, прибежала ко мне его сестра: отправьте брата домой, он в конторе валяется. Я его подобрал со всеми бумагами и сам в Кокшаровку отвез… Через неделю проспался, видно, опять проверять приехал».
От него бы водкой откупиться ничего не стоило. Но, во-первых, Нефедов в отношении выпивок настолько был суров, что даже в его отсутствие никому не пришла мысль задобрить забулдыгу. А во-вторых, в Шумнинском леспромхозе ревизоров не боялись — сколько их было.
Нефедов сказал Хомченко позже, когда оба были уже обречены:
— Надо было Понизова-то в таком виде не в Кокшаровку домой отвозить, а в райком партии. На том бы и кончилось.
Странная ситуация: с одной стороны, передовой, стремительно растущий руководитель, с другой — мелкая анонимка и деградирующая личность в качестве ревизора. Понизова очень скоро уволили с работы именно по статье 33 КЗоТ — именно за пьянство. Так же скоро, спившись, умерла сестра его, прожив чуть более сорока.
По результатам проверки Понизова районный прокурор возбудил уголовное дело. Вести следствие поручили следователю краевой прокуратуры Озерчуку. Нефедов был на взлете, но и Озерчук был на взлете — поговаривали, что его ждет прокурорская должность.
Через три месяца вернулся из Москвы Нефедов и вскоре, войдя в свой кабинет, увидел там другого директора. «Поспешили,— сказал он в отделе кадров,— нарушили закон: я ведь депутат». После замешательства, через неделю, собрался исполком райсовета. Озерчук доложил о приписках, хищениях, взятках. Но депутаты сказали: не верим, согласия не даем. Дело зашло в тупик, но выручил сам Нефедов: «Если это поможет следствию — освобождайте».
Стал Павел Александрович инженером-механиком.
Парторганизация леспромхоза дважды отказывалась исключать его из партии. Исключило бюро райкома, при этом парторгу В. Смирновой был объявлен выговор за недопонимание.
Сложил Нефедов и депутатские полномочия.
— Я просил провести инвентаризацию леса на берегу, когда снег сойдет. Но снег сошел, лес сплавили и записали как недоданный. Со мной следователь и говорить не хотел. Вот тогда у меня душа и упала: он не истину ищет, а вину.
А потом и весь поселок Шумный замер. Добывались показания. Жена Хомченко уехала в отпуск, он остался с маленькой девочкой, и в этот момент Озерчук, он оказался большим психологом, арестовал отца — на три дня, на большее не было прав. Парторганизация, поселковый Совет, все жители поселка умоляли следователя подождать: именно через три дня вернется жена.