Листая личное дело Бугаева, я отыскал приказ № 60, из которого выяснилось, что следователь все документы… уничтожил.
Разыскал Бугаева.
— Это же не документы, — сказал он, — это макулатура.
— То есть?
— Они оправдывали Нефедова…
— И много их было?
— Да томов четыреста…
Нефедова полностью реабилитировали. Он вернулся в «Приморсклес», живет в Уссурийске и работает главным технологом. Ивану Ивановичу Слизкову сказали недавно о его воспитаннике:
— Не тот стал Паша-то, совсем не тот: где бы инициативу проявить, настойчивость, хозяйственников замшелых расшевелить, а он — сидит, молчит. С каждой бумажонки копию снимает, все — под копирку.
Квартиру Нефедову дали в хорошем новом доме. Он живет теперь в одном доме с городским прокурором, другими уважаемыми людьми. Странный жилец. Нелюдимый. Лежит на диване часами, молчит, думает о чем-то. Развеселится с детьми, опять думает. Иногда всплакнет.
Долги — 4200 рублей за адвоката — вернул, и сестрам, и знакомым. Только мать свои 250 рублей не взяла.
— Не надо, теперь ты сам меня похоронишь.
Дело Нефедова прекращено. Но прошлое, увы, не отпускает его, оно связано с его настоящим и будущим.
Во-первых. Возбуждали против Нефедова уголовное дело шумно, склоняли его имя на всевозможных собраниях и совещаниях (до суда, не имея на то ни юридического, ни морального права) — тоже громко, и под конвоем возили прилюдно, и судили — принародно. А оправдали — тихонько, с глазу на глаз. Конец этой истории был положен не в судебной инстанции, а потому не было и оправдательного приговора Нефедову — прокуратура начала дело, она же, когда приговор отменили, его тихонько прекратила. Такой исход событий вполне устраивает Озерчука: будь суд, дело не ограничилось бы оправданием невиновного — за ошибку ли, недобросовестное ведение следствия или умысел следователю пришлось бы отвечать перед законом. Здесь — обошлось. К сожалению, как свидетельствует практика, подобное бывает: судебные инстанции не проявляют столь нужной принципиальности, а сама прокуратура, понятно, не заинтересована в выявлении своих ошибок. В нашей ситуации, решив, что прекратить дело за отсутствием состава преступления было бы ударом по престижу, нашли другую формулировку: за недоказанностью преступления. Юридически формулы равноценны, но для неискушенного, для злых языков это решение означает: преступление было, но не сумели доказать. Главный бухгалтер объединения Адашевская так и считает: «За недоказанностью — значит, виноват». Может быть, она что-то знает о приписках? Нет, не слышала. Гончаренко, председатель крайкома профсоюза, в хлопотах моих даже увидел корысть: «Молчал бы уж — «невиновен»… Доказать не смогли. А вы приехали из-за него? Я понимаю, вы, конечно, его родственник…».
Шлейф «выкрутившегося» преступника неотступно тянется за Нефедовым. Злые языки можно бы остановить. Ведь как сделал райком КПСС: Нефедова восстановили в партии, и первый секретарь райкома, вручая партбилет, сказал: «Извините, мы были не правы». Что бы и работникам прокуратуры приехать в Уссурийск, на место работы Нефедова, и сказать: «Товарищи, Нефедов не виновен». И зачитать соответствующий комментарий к ст. 208 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР: «Недоказанность виновности означает доказанность невиновности». Но в том-то и дело, что никто сказать это не решается. Нынешний прокурор края Бурик (уже третий с того печального времени) честь мундира бережет:
— Нефедов виноват, просто следствие было слабым.
Озерчук возражает:
— Я свою часть провел чисто, а что не засудили — я ни при чем. Краевой суд виноват и Верховный, Нефедову до пятнадцати лет падало. Партийные органы тоже тормозили, секретарь крайкома партии, который знамя Паше вручал, он вроде ему родственник…
Ловя ситуацию, Озерчук меняется на ходу:
— А в общем Паша нормальный парень. Он же ж не хапуга. Он же себе в карман ничего не взял, за три года всего шестьсот рублей премии…
— Зачем же вы тогда статью эту страшную ему вменили — девяносто три прим: хищение. Вплоть до высшей меры.
— Это практика такая. Там, где приписки и злоупотребления, мы к этим маленьким статьям и девяносто третью пишем. Без этого суд у меня бы дело не принял. Вообще я вам скажу: оно мне нужно, это дело? Да сказали бы мне, позвонили бы — я бы Пашино дело в урну выбросил.
Тамара называет мужа «Нефедов». Озерчук — «Паша».
Во-вторых. Никак не удается восстановить непрерывный стаж работы по специальности. Ведь что такое реабилитация? Восстановление во всех правах. В свое время прокуратура на запрос Нефедова ответила, что согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 18 марта 1981 года Нефедову будет «возмещен ущерб» и, следовательно, восстановлен льготный отраслевой стаж. После этого Нефедов от строителей, от Курзина, вернулся к себе. А потом оказалось, что бумага была липовая, и та же прокуратура разъяснила, что предыдущий ответ «был подготовлен неаргументировано» и руководствоваться им нельзя. Дело в том, что произвол в отношении Нефедова начался до выхода в свет Указа. (Останься Нефедов у строителей, теперь бы он и там уже имел льготы.)