Музей характеров, нравов, обычаев — Одессу, как Париж, можно познать на одном квадратном метре. Не надо никуда спешить, просто присесть на ограждение тротуара на Дерибасовской, и смотреть, и слушать.
— Шо вы такой сэрьезный? А, вы приезжий! Надо улыбаться: солнце светит, птички поют.
И, весь распахнутый, с буйной шевелюрой и лукавыми глазами, парень показал куда-то неопределенно вверх, в пустоту, туда, где должны быть птички.
Прямо посреди тротуара стоит маленький седой старичок и с огромным достоинством что-то ест. Он высоко поднял голову и с умудренной снисходительностью смотрит на прохожих. Он смотрит так, будто знает обо всех и обо всем что-то такое, чего не знает никто, будто он открыл неведомые другим законы веселой и безоблачной жизни, как будто он открыл Одессу, и теперь ему осталось только доесть эти вареные рачки. Вокруг него вращается его частная вселенная:
— Мужчина, сдвиньтесь с места. (То есть — разрешите пройти.)
— Ну, куда ж ты бежишь, микроб? (Ребенку).
— К Приморскому бульвару — направо или налево?
— Лучше налево…
А воздух теплый, густой, дурманный.
Впрочем, про море, солнце и пьянящий воздух, из которых сотворена Одесса, уже писано-переписано. Но, между прочим, Одесса в любое время — Одесса. И осень здесь тоже хороша, как всякая южная осень. А вы заметили, как смотрится Оперный театр сквозь осиротевшие ветви платанов и лип зимой?
Одесса каждый день кого-нибудь встречает и провожает. Провожает китобойную флотилию, встречает прибывшие с визитом французские военные корабли. Провожает на гастроли Оперный театр, встречает итальянскую спортивную делегацию. Здесь, в Одессе,— база крупнейшего в стране Черноморского пароходства с его сухогрузным и пассажирским флотом, десятью портами, судоремонтными заводами. Огромное хозяйство, свыше 70 тысяч человек, снабжено передовой техникой, компьютерами, способными в любой момент выдать информацию: где, с каким грузом, куда идут суда. Одесса каждый день отправляет в дальние страны автомашины, тракторы, нефть. Принимает из-за рубежа сырье, промышленное оборудование.
Когда-то здесь был поселок. Этого не помнят даже самые старые одесситы, которые помнят все. Потому что это было почти два века назад.
Именно тогда, в конце XVIII века, поселение Хаджибей становится городом Одессой. Почему — Одессой? В свое время гадали-думали, как быть с пресной водой в новом городе. Assez d'eau («ассе до») — легкомысленно заявляли некоторые спецы, что в переводе с модного тогда при дворе французского языка значило «воды достаточно». Оказалось — ошиблись. И тогда какой-то придворный остряк прочел фразу «ассе до» наоборот — справа налево.
Эта легенда правдива, как всякая легенда, которую нельзя опровергнуть. Но поскольку и подтвердить ее нельзя, сомневающимся можно предложить — на выбор — еще одну: неподалеку находилась древнегреческая колония Одессос, и Екатерина II на одном из придворных балов пожелала:
— Пусть Хаджибей носит это эллинское имя, но… в женском роде.
Много воды (и морской, и пресной) утекло с тех пор. Одесса стала важным центром революционного движения на юге России. Здесь возникла первая в стране политическая организация пролетариата — «Южнороссийский союз рабочих». Через Одессу шли пути ленинской «Искры» в Россию. Революция, гражданская война. Каждая улица Одессы явила свой характер и назначение. Вспомните «Зеленый фургон» А. Козачинского: «Война вливалась в русла улиц. Каждая улица имела свое стратегическое лицо… Были улицы мирной жизни, улицы мелких стычек и улицы больших сражений — улицы-ветераны. Наступать от вокзала к думе было принято по Пушкинской, между тем как параллельная ей Ришельевская пустовала. По Пушкинской же было принято отступать от думы к вокзалу. Никто не воевал на тихой Ремесленной, а на соседней Канатной не оставалось ни одной непростреленной афишной тумбы. Карантинная не видела боев — она видела только бегство. Это была улица эвакуаций, панического бега к морю, к трапам отходящих судов».
И поныне все здесь несет печать времени — одесские форштадты, ряды и слободки, балки, спуски и лестницы; одесские фонтаны и станции, мельницы и заставы, скверы и проспекты, набережные и бульвары.
Улицы и переулки Одессы — как барометр времени: иногда они отторгали отжившие, ставшие инородными, названия. Был когда-то, а теперь исчез «Сахалинчик», где в грязи обитали воры и босяки. До 60-х годов продержался Шалашный переулок, тот самый, о котором фельетонист из «Одесской почты» писал: «Дайте мне перо Гоголя! Дайте мне кисть Рафаэля! Дайте мне талант Рубинштейна! Я хочу описать, нарисовать, воспеть Шалашный переулок…».