1980 г.
Неизвестный
Его нашли в сухой балке, посреди большого колхозного поля. Возле вербы.
Два дня назад здесь загорали хуторские ребята, допризывники. Будущие солдаты лежали с ним рядом, их разделял лишь непрочный пласт земли.
Потом они ушли, а над ним шумел дождь. Весь вечер, ночь и еще целый день шумел дождь. Последний пласт земли сошел, как сходит весенний снег. Володя Денисенко, колхозный пастух, выгнал молодых телят в поле и здесь, в балке, в ручейной промоине и увидел его.
Останки обнажились лишь наполовину. Пастух поднял планшет и увидел удостоверение. Фотография оказалась размыта, но были видны номер документа и несколько букв фамилии.
Приехал председатель исполкома сельсовета Лебедев и колхозный бригадир Попов. Осторожно, руками, стали раскапывать землю дальше. Человек, видимо, лежал на боку, поджав ноги. Руки — на груди. Спиной к стенке оврага. Наверное, он замерз.
Через три дня метрах в десяти нашли карабин без приклада.
Да, видимо, он, раненый, замерз: хутор Ленин освобождали в середине морозной зимы сорок третьего года. Конечно, это был офицер и, конечно, — советский: кроме планшета и удостоверения, нашли часть портупеи, пуговицы со звездочками.
Останки уложили в деревянный ящик, поставили его в сарай — тут же, во второй бригаде. Конечно, место не лучшее, но рассудили, что пристанище временное, не сегодня-завтра — торжественное захоронение. Долго ли по номеру документа установить имя. Если понадобится, есть и номер оружия. Да и фотографию при нынешней технике можно реставрировать.
Володя Денисенко сам же и отвез удостоверение в Белую Калитву. Вручил райвоенкому.
— Будем искать, — сказал военком.
…Тогда, зимой сорок третьего, освобождая хутор, сложили головы 137 воинов. Лишь пятеро из них известны: полковник Кизевич, рядовые Струговщиков, Сундетов, Мелехин, Адамов. Остальные 132 — «неизвестные». Скорбное соотношение, трагическое. Воевали — были известны, погибли — стали неизвестны.
Была своя справедливость в том, что именно на этой земле предстоял салют освободителю — конкретному, шестому.
Повезло хутору.
Да и воин, если бы выпало ему выбирать смерть, предпочел бы гибель не безвестную. И, конечно, на родной земле.
И для родных — лучше горькая правда. Теперь он — чей-то сын, брат, отец — он теперь не без вести пропавший. Есть им, родным, куда приехать, есть где склонить голову.
Хутор большой, зажиточный. Почти каждый двор, как маленькая держава: за прочным забором — каменный особняк и возле, рядышком, — второй дом, летний, тоже каменный («летница»), сараи, другие надворные постройки, внушительный приусадебный участок. Добротно живут, значит, видимо, и работают на славу.
Возле сельсовета, на площади,— ухоженный обелиск с именами погибших хуторян. Я насчитал 118. В сквере, возле Дома культуры, — братская могила, там лежат с января 48-го те самые, сто тридцать семь.
Хуторская средняя школа — на хорошем счету. И не только по успеваемости. Школьники создали музей боевой и трудовой славы, собирают воспоминания местных ветеранов. Перед 9 Мая дети рисовали на домах фронтовиков звезды.
Выстраивая поступки и дела детей и взрослых, слагая их, я выношу за скобки общий множитель — обелиск. То есть память, совесть, нравственность. Кажется, все нам дано в простом уравнении с одним неизвестным. Но решение неожиданно не сходится с ответом. События, которые, казалось, так нетрудно предсказать, вдруг развиваются совершенно непредсказуемо, необратимо, прискорбно. И, всматриваясь в обелиск, я вижу вдруг декорацию.
…Останки воина обнаружили в июле 1980 года. Первые дни колхозники интересовались у Попова: что слышно из военкомата? Бригадир в свою очередь спрашивал у Сонкина, секретаря парткома колхоза. Тот адресовал вопрос еще дальше — председателю исполкома сельсовета.
— Пока молчат, — отвечал председатель. — Наверное, ищут.
Ответ возвращался не спеша, по той же цепочке, сверху вниз.
Спустя три недели кто-то выставил в сарае окно, взломал ящик и украл карабин. Видимо, для самопала.
Спустя три года взяли и ящик. Видимо, для тары. Содержимое вытряхнули.
А колхоз-то, оказывается, убыточный, задолжал государству больше 11 миллионов рублей. Откуда же личная состоятельность? Многие хуторяне работают на ближних шахтах. Да и колхозное большинство зарабатывает хорошо: средний заработок тракториста более двухсот рублей. Доярки, птичницы, свинарки получают больше ста пятидесяти. Выходит, каждый свое дело делает, а совместных результатов нет. Бывает: одни усердно копают канаву, потом другие так же усердно закапывают ее.