Тут Воротынцева — председателя исполкома сельского Совета (он сменил Лебедева) — и председателя почти всех комиссий и штабов некстати побеспокоил военрук школы Швыдков. Его дядя Артем Степанович Кононов — офицер царской армии, воевал в первую мировую, после революции перешел на сторону красных — воевал в гражданскую, а уж когда началась Великая Отечественная, он, прощаясь с родными, сказал: «Все, эта моя война — последняя».
И правда, в сорок четвертом погиб.
Военрук попросил председателя, чтобы среди других фамилий погибших хуторян на обелиске выбили и фамилию дяди. По существу, Артем Степанович — первый советский офицер в хуторе, личность историческая.
Но Воротынцев готовился к всенародному празднику, а не к личному празднику школьного военрука.
— Иди к обелиску — сам и выбивай, — сказал он Швыдкову.
«Привести в образцовое состояние памятники и мемориалы», — планировал председатель. «Оборудовать стенды: «Они сражались за Родину»; «Провести чтения: «Подвигу солдата поклонись»; «Детские утренники «Мужеству — слава». Что еще вписать? Что важно для хуторян? Вот: «Основная задача работы: разоблачать антинародную сущность империализма».
Подготовка планов была в самом разгаре, когда Воротынцева, опять некстати, побеспокоил уже сын Артема Степановича, приславший письмо из города Шахты. «Мой отец ушел на фронт с первых дней войны. Он не вернулся с нее к своим детям — Вале, Нине, Ане, Елене, Андрею, Александру; не вернулся к своему отцу Степану Алексеевичу, к брату своему и сестре и ко многим-многим другим родным и близким, с глубокой скорбью встретившим весть о гибели… Кто же с таким упорством не желает вписать имя отца на обелиск среди других имен погибших односельчан? Что же тогда свято, если не самое святое?».
Воротынцев на письмо не ответил.
План самого праздника составлялся отдельно. «Транспаранты», «Митинги», «Подготовка салюта», «Подготовка и пуск шаров». Записали длинный ряд ответственных. За «подготовку и пуск» нескольких воздушных шариков, например, возложили ответственность сразу на двух опытных учителей.
Мероприятий набралось — целый том, который озаглавили «Дело № 005». Откуда же всего столько взялось? Оказывается, Воротынцев переписал дословно все решения райисполкома, касающиеся юбилея. Все, что предназначалось городам и поселкам, шахтам и новостройкам, он оприходовал себе.
Жить при таком торжествующем изобилии пунктов — одно удовольствие, так удобно для отчетов — пожалуйста, на выбор: «Проводы в Советскую Армию (подарки, мешочки с землей, клятва призывников)».
Полина Петровна Керенцева, мать-героиня:
— Из хутора двое уходили в этом году — наш Алеша и Валерий Харитонов. Алеша еще школьником работал в колхозе, в ученическом звене, грамот у него, подарков! После школы — трактористом два года. Праздники прошли, о них и не вспомнили. 10 мая я пришла к Сонкину, завтра, говорю, к шести утра ребятам в военкомате надо быть, в Белой Калитве. Он — ни в какую: не дает машину, и все. Потом выделил… техничку: «газик» с железной будкой, «собачатник» — в ней запчасти перевозят, масла. И сесть негде, и держаться не за что, ночью, значит, в темноте, на корточках ехать. Я заплакала: с вами, говорю, не то что работать в колхозе, с вами в одном хуторе жить никто не будет. Ну, все же дал автобус на четыре утра, хоть и старенький, но дал… А как других-то привезли! Праздник — цветы, напутствия! А мы — как нищие, в сторонке.
Алеша, видимо, очень хороший парень, на военкоматовское крыльцо друзья внесли его высоко на руках. И без напутствия не остался. Александр Афанасьевич, отчим, сказал:
— Ты не можешь плохо служить, у тебя оба деда погибли.
…А сам праздник прошел по плану. Собрались хуторяне у обелиска, и мужики дали залп из охотничьих ружей. А потом полетели в небо воздушные шары.
Да. Воротынцев сделал еще доклад. Он тоже теперь хранится в «Деле № 005». Правда, дата под ним прошлогодняя. Не ошибка ли? Нет, он читал старый доклад.
А ведь план-то, по сути, хороший, если бы не переписывала его слепо казенная рука. Разве не прекрасно: «Тематические вечера. Боевые ордена на груди твоего отца».
Воротынцеву было семь лет, когда отец зимой сорок третьего, освобождая родные места, заскочил на часок домой. А через несколько месяцев он, тяжело раненный, вернулся насовсем. Госпиталь был напротив дома, и вся семья слышала, как отец кричал: вынимали осколки.