Одного этого воспоминания может хватить, чтобы до конца жизни сохранить душу. Отец и сейчас жив, дом неподалеку.
— А какие у отца награды? — спросил я Воротынцева.
— Да есть какие-то…
И память, и память у него — для галочки.
Проводив Алешу в армию, родители в тот же день собрали дома друзей. Еще раз погоревала мать-героиня, что сын ее, будущий защитник Родины, оказался никому не нужен. Тут вставила слово Пономарева Раиса, повариха:
— Что там — будущий. У нас останки пять лет валяются…
За столом сидел Владимир Федорович Курилов, он, бывший пехотинец, войну прошел до самой рейхсканцелярии. Серый стал, скулы заходили:
— Не может быть! Где?
Все думали, успокоится, забудет. А он на другое же утро зашел к Емельянову, соседу, — у того мотоцикл с коляской, завели, поехали домой к Пономаревой: «Показывай».
…В сарае было темно и грязно — валялись ремни, тряпки, черепки. Мусору — по колено. Они долго рылись в углу, пока не рассмотрели маленькие позвонки, потом откопали кусочки ребер…
Емельянов сказал растерянно:
— У меня отец под Воронежем погиб. А вдруг и он так же…
Все, что они находили, складывали в мотоциклетные шлемы. Но они оказались малы, нашли чемодан с оторванной крышкой. Уложили, перевязали чьим-то платком, и Курилов отвез чемодан домой.
Он трижды заходил к Воротынцеву: надо имя установить, захоронить воина в братской могиле.
— Это дело военкомата, — сказал Воротынцев.
Поехал Владимир Федорович в военкомат, там новый военком, того, кто принимал когда-то документ у пастуха, уже нет. И самого документа не нашли, военкомат затерял его. Никаких следов.
— Пусть председатель сельсовета позвонит мне.
Воротынцев не позвонил. Бывший солдат пошел к Варваре Семеновне Петровой, она депутат сельсовета почти четверть века. Нервы не выдержали, он сидел у нее в хате и плакал.
— Ну ты как ребенок, прямо, Володя… Конечно, имя уже не восстановим — ни карабина, ни документа… Но похороним — как надо!
Варвара Семеновна, женщина боевая, от Воротынцева не отходила. «Позвоню военкому» — обещал он. — «Съезжу». «Я его скоро на совещании увижу».
Депутат обращалась к председателю раз десять, а потом стала прятаться от Курилова: стыдно.
Уже давно минула весна, минуло лето. Курилов написал письмо в «Известия». Написал, а — не поверил… Не дождавшись приезда корреспондента, решил сам похоронить собрата… На хуторском гражданском кладбище.
Но перед этим он зашел в Дом культуры, там на стенде висят в общей рамке парадные снимки хуторян-фронтовиков. Свою фотографию он снял.
Владимир Федорович Курилов точно сошел с плакатов военной поры: обветренное лицо, усталые, с прищуром глаза, прокуренные до желтизны усы. Пытается и не может разобраться, почему в его хуторе живут не так, как надо.
Знамение последнего времени, правда, частично коснулось и хутора. Недавно сняли, наконец, с работы председателя колхоза Голубева, Сонкин, секретарь парткома колхоза, покачался-покачался, но устоял (с четырьмя-то выговорами за последние два года, из них три — строгих, с занесением в личное дело). А Воротынцев — тот вообще чувствует себя уверенно.
— Как же вы, — спросил я его, — сыну погибшего фронтовика на письмо-то не ответили? И имя на обелиске не выбили.
Разговор происходил вечером, а на другое утро золотистая надпись «А. С. Кононов» была на обелиске.
Минуло почти полгода с тех пор, как Курилов обращался к председателю исполкома сельсовета и к райвоенкому (оказалось, что именно райвоенком — депутат райсовета от здешних мест). Уже стоял октябрь, наступили холода, приближались заморозки. Он сказал жене: надо хоронить. Елена Сидоровна в войну была ребенком, ее угнали в Германию. Вернулась — мать и отца убили фашисты, дом сожжен. Вскоре после войны они и поженились.
Владимир Федорович взял у себя под крыльцом обрезную доску, обстругал рубанком, на верстаке разметил по угольнику карандашом — где стенки, где дно, где торец. Ножовкой распилил, сбил гвоздями. Хватило одной доски — гроб получился маленький, как для ребенка, аккуратный, гладкий. Развел ацетоном высохшую красную краску, снаружи в красное покрасил сам, а изнутри — жена, белой краской, как на окнах.
На горно-обогатительной фабрике, где работает Курилов, ему помогала вся бригада — Харитонов, бригадир, Степаницын, Павлов, Чамкин. Из негодных малых труб — из утиля, отходов сварили пирамиду в виде памятника, вырубили из листа звезду. Где Курилов плохо видел или не достать, там молодые красили.