…Галлюцинация, бред.
Работу поручили РСУ зеленхоза. Главный инженер — Леонид Михайлович Манпель. Здесь, во рву, лежат его родные — бабушка, тетя, двоюродная сестра.
— А отец погиб под Севастополем. Мы с матерью эвакуировались. В Чарджоу долго ждали баржу, сидели на берегу Амударьи. Карточки были, деньги были, а купить нечего. На руках у матери умер от голода младший брат. Умирали много. На всех эвакуированных — одна лопата, закапывали неглубоко, не успевали. Бегали шакалы — детские руки, ноги в зубах. Но мать потом говорила, что хорошо закопала, глубоко… Отца помню. Он мне однажды ботики подарил, резиновые, блестящие, с матерчатой застежкой…
В жизни инженера-строителя подобных заданий не было. Выделили, не скупясь, технику — бульдозеры, автокраны, самосвалы, автогрейдеры, экскаватор, ямобур. Леонид Михайлович объявил: останки руками не трогать, а если случайно зацепит экскаватор, бережно опускать обратно. Велел тщательнейше мыть руки. Подписал распоряжение на десятипроцентную надбавку рабочим: специфика.
— Особенно тяжело было летом — июнь, июль: жара, ни ветерка, ни дуновения. Такой стоял трупный запах! Мы шурфовали ров через каждые полсотни метров, надо было определить границы захоронений. Поперек копали вручную, а вдоль рва брали землю экскаватором. Нашли два золотых зуба, цепочку с кулоном, браслет с часами, сережку. Все сдавали двум сержантам по акту, они дежурили круглые сутки. Самый тяжелый момент — среди костей и одежды я увидел детские резиновые ботики. Мои: копия. Кто-то такой же, как я… Метров семьсот так шли… Потом копнули — все, материк! Наконец-то материковый, жесткий, природный грунт, наша родная некопаная глина…
С обеих сторон бесконечного рва уложили в глубокие траншеи бетонные стены, соединили их сверху бетонной крышей, и все это засыпали землей. Теперь они, мертвые, оказались там, внизу, в огромном подземном саркофаге.
Видимый всем обелиск — чтобы увековечить память живых о павших.
Не видимый никому саркофаг — чтобы уберечь павших от живых.
Все теперь сделано, а душа не на месте. Судьи, которые вели дела и выносили приговор, сказали мне: «Все равно копать будут. Ухитрятся». Не должны, успокоил я их, туда, ко рву, перенесли еще и пост ГАИ.
Что же тогда не дает покоя? Значит, несмотря на кампанию местных газет, многочисленные гневные собрания, желающие поживиться могильным добром остались. Были и остались. Они где-то со мной, неподалеку, и завтра я, не ведая, могу пожать прокаженную руку.
И значит, завтра снова может прорвать — где-нибудь в другом месте.
Где-то, на минувшем этапе, видимо, достаточно долгом, было утрачено сознание.
Придорожный обелиск сам по себе сознание не восполнит.
Уже был сдан памятный комплекс, когда через несколько дней, на ровной, приглаженной земле обнаружили свежие глубокие следы грузовика. Тяжелая наследственность. Прежний обелиск был потрескавшийся, заброшенный, а ров — ничем не отмечен, и по нему свободно ходили сельскохозяйственные машины, сокращая путь от поля к полю. Единственное — не распахивали. К забвению добавилась халатность административных органов: один из организаторов могильных грабежей Нюхалов был осужден к трем годам лишения свободы, однако странным образом приговор исполнен не был, преступник остался на свободе и стал сколачивать новые компании для раскопок.
Впрочем, это частности. Гораздо важнее причины общие. В конце концов, даже оброненные кем-то ценности поднимет и присвоит не всякий. Как же случилось, что мародерами оказались в основном жители Севастополя — около тридцати человек, среди них юноши. В Севастополе принимают в пионеры на боевых кораблях, а в загсе напутствует молодых Герой Советского Союза легендарная Мария Байда.
Одна из свадеб, кстати, состоялась на другой день после ночных раскопок, и жених, и свидетели сменили пропахшую тленом одежду на праздничную. На первом процессе преступники днем каялись, а ночью — шли копать. Заметьте, разговор не о степени падения, а о степени двуличия. Не исключено, что по дороге из загса к праздничному столу новобрачные заехали к Вечному огню. Конечно, заехали: так принято.
Не в таких ли «принято» рождается и утверждается лицемерие. Два года назад я увидел, как в Брестскую крепость, траурно-величественную, насквозь притихшую, шумно ворвалась свадебная компания. Дама, видимо, распорядительница, размахивала сумочкой и, перекрывая праздничный галдеж, громко говорила о предстоящем застолье. Они промчались к Вечному огню, быстро со свадебным весельем сфотографировались все вместе и тем же шумным галопом устремились к выходу.