Но как в венке сонетов должен быть сонет ключевой, который состоит только из финальных строк всех сонетов, – так и наши сюжеты надо бы как-то замкнуть, завершить.
Честно признаюсь, не могу. И надеюсь, что, может быть, какое-то завершение произойдет в вашем сознании. Потому что, мне кажется, в этой мозаике вырисовываются очень важные вещи: и творческие потенции новой эпохи, и ее драматизм, и то, как соотносятся в отечественной культуре столица и провинция, как переплетаются и взаимодействуют национальные культуры, как сходятся и расходятся характеры людей, как соседствуют и переплетаются разные виды искусства, разные жанры искусства.
Тут выбор был, в известном смысле, случайным: Одесса, 1925 год. Можно было бы взять Москву, 1927-й, Ленинград, 1930-й… Процессы были бы другими, и ситуации были бы другими, но мне кажется, что есть огромная потребность у нас с вами в познании нашей собственной истории вот таким интегральным образом, в соединении, сочетании разнородных понятий, явлений, имен.
Мы же как сейчас действуем? Выбираем одно какое-нибудь имя и начинаем его объемно рассматривать, обрезая все возможные связи. Какую-то часть истины мы получаем и так, но что-то очень важное теряем.
Я не хочу сказать, что единственный или лучший метод – складывать общую картину таким мозаичным способом.
Хотелось бы надеяться, что найдутся люди, которые подчинят это логике, найдут какую-то концепцию времени, концепцию развития нашей культуры. Все это впереди. Но пока мне хотелось попробовать самому осуществить один из подходов к объемному историческому видению.
Встреча вторая. Ильф и Петров
Малоизвестные материалы о двух очень известных и очень любимых писателях, о веселых и грустных историях, которые случались с ними и их персонажами – жителями Колоколамска, римскими легионерами, завоевавшими Одессу, и многими, многими другими…
Двух замечательных советских писателей, соавторов, классиков советской сатирической, юмористической литературы Илью Ильфа и Евгения Петрова у нас знает и читал, конечно, всякий грамотный человек в стране. Большинство из нас знает наизусть и отдельные фразы, и целые сюжеты. Я знаю людей, которые страницами наизусть шпарят из «Двенадцати стульев». Каждое новое поколение переживает свой период увлечения Ильфом и Петровым, их словечки, афоризмы становятся расхожей монетой нашего общения.
Это, наверное, не случайно. Книжки Ильфа и Петрова примечательны во многих отношениях, очень любимы и очень смешны. Литература наша, как и вся мировая, не так уж богата такими смешными книгами.
При этом, наверное, следовало бы обратить внимание на то, что книжки смешные, а авторы не обязательно всю жизнь смеялись и веселились. Юмористы и сатирики часто очень грустные люди.
Ильф и Петров были людьми разными. Ильф – погрустнее, Петров – пооптимистичнее, пожизнерадостнее, но в целом оба они не были, как говорят в Одессе, хохмачами, для которых смех становился бы самоцелью. Нет! Их книги содержали серьезный социальный смысл, были связаны со своей эпохой. То, что писали Ильф и Петров, было попыткой сделать жизнь лучше, чище, благороднее при помощи смеха, средствами смеха. И их попытка сделать жизнь лучше и краше, конечно же, укладывается в общее русло усилий многих советских писателей. Но у них, разумеется, есть свое лицо и чрезвычайно высокая степень своеобразия.
Писатели, которые вышли из Одессы в первые послереволюционные годы и стали потом гордостью советской, а отчасти и мировой литературы, – они все появились на гребне революции, но судьбы их, в том числе литературные судьбы, были очень разнообразны. Скажем, для Бабеля в революции главным были ее пестрота, богатство возможностей, ее великолепная противоречивость, увлекавшая его; для Багрицкого – романтическая взвихренность, которую он воспринимал всеми фибрами своей души, с фламандской чувственностью, которая была ему присуща, благодаря которой революция в его восприятии – это цветение природы и шторм в природе; для Олеши все связано с повышенной эмоциональностью, с пророческим его даром, со сказочностью восприятия жизни…
Что касается Ильфа и Петрова, тоже очень тесно связанных с социально-политическими процессами, происходившими в стране, то здесь точкой отсчета и центром тяжести является победительный здравый смысл.
Мы здравый смысл привыкли третировать как нечто, что противостоит творчеству, открытиям, новаторству… Но в здравом смысле есть необыкновенно много здравого, и мы без него действительно, и двух шагов не смогли бы ступить по этой грешной земле. Это одна из духовно-нравственных ценностей, которые выработаны человечеством за всю его историю, – здравый смысл простого, обычного, жизнерадостного человека, способного с точки зрения этого здравого смысла увидеть все несообразности жизни, посмеяться над пошлостью.
Вообще в основе комического доза здравого смысла всегда очень велика. А у Ильфа и Петрова – особенно. И мы должны это учитывать в дальнейшем, когда поведем речь об их жизни и творчестве.
Этот удивительный дуэт, в котором вроде бы для нас с вами нет загадок, на самом деле очень загадочен.
Загадкой является сам факт соавторства. Литература ведь дело интимное, когда писатель остается один на один с листом бумаги в тишине. И так было всегда и будет всегда. Откуда же берется соавторство? Ведь до Ильфа и Петрова мировая литература таких примеров практически не знала. Вы скажете: братья Гонкуры. Так то братья! А тут люди и разного возраста, и разных национальностей, и разного жизненного опыта, и разного социального происхождения…
Вот вторая загадка: они ведь, живя в одном городе, очень недалеко друг от друга, на протяжении всего детства, отрочества и юности не были знакомы! Хотя ходили по одним и тем же улицам, бывали на одних и тех же литературных вечерах, знали одних и тех же людей! Только, когда они приехали в Москву и были, для того времени, уже зрелыми людьми, познакомились и стали писать вместе.
В 20 – 30-е годы их и склоняли в единственном числе: «Писатель Ильф-Петров написал…» Или, как позволяли себе записные остряки, «Ильфопетров».
Они и сами охотно поддерживали шутки на этот счет, и в 1935 году, когда поехали на маневры Белорусского военного округа, Ильф записал в блокнотик: «Ильфа и Петрова томят сомнения: как бы их не поставили на довольствие как одного человека». Там, я думаю, обошлось, а на литературное довольствие их часто ставили как одного человека, не желая видеть разницы и понимать, что человека два.
Десять лет они работали вместе – с 1927 по 1937 год. Каждый день встречались вместе за письменным столом, обсуждали, обдумывали вместе каждое слово, каждую фразу, каждую запятую и выработали единый стиль. И когда единственную свою книжку «Одноэтажная Америка» были вынуждены написать иначе (Ильф был уже очень болен и после путешествия лечился в санатории), то есть двадцать глав написал Ильф, двадцать – Петров, семь они написали вместе, а потом все перемешали, – то до сих пор литературоведы спорят, кто какую главу написал. Потому что стали вроде бы сходно мыслить и выработали сходную литературную манеру.
Но человека все-таки было два! У каждого из них был свой жизненный опыт, изначально своя манера письма. И возраст был разный: Ильф на пять лет старше. (Вот, кстати, одна из разгадок того, что они раньше не познакомились. В юношеском возрасте пять лет – другое поколение.) К тому же два разных темперамента. Если Петров – человек необыкновенно оптимистический, жовиальный, общительный, ценящий все радости жизни, а что касается литературы – прекрасный анекдотчик, умеющий придумать сюжет, неожиданно его разрешить, то Ильф – более замкнутый, скептический, ироничный, сильный не столько в области рассказывания историй и выдумывания сюжетов, сколько в точном нахождении единственной необходимой детали, убийственно смешной. Они в этом смысле дополняли друг друга: искристый пенящийся Петров, и чеховского темперамента (и тоже в пенсне) Илья Ильф.