— Таня! Танечка! Господь с тобой! Да что ж ты так кричишь? — Агафья с канделябром под три свечи нагнулась над своей, уже взрослой, воспитанницей, тревожно вглядываясь в её побледневшее лицо. — Аль приснилось чего? Что ж ты, моя золотая, так кричала? Забудь! Забудь эту ересь, что в голову к тебе пришла!
Татьяна Борисовна нехотя опустила ноги на толстый ковёр и обнаружила, что так и заснула в гостиной на диване, обернувшись в тёплую шаль:
— Собаки проклятые… не к добру это…
Свора приближалась. За окном действительно был слышен их звонкий лай.
— Не иначе, Леонид Павлович с Тимофеем возвертаются… Как они там… совладали с этим волком, аль нет? — Агафья подошла к окну, но свет свечей, отражённый в старых толстых оконных стёклах, не позволил рассмотреть происходящее снаружи. — Что-то быстро они мчат… Пойду встречу.
Только Агафья отперла засов (привычка запираться осталась у неё с Петербурга, и Танечка постоянно бранила няню за излишнюю подозрительность, не принятую в этих тихих краях), как ко входу галопом, поднимая в темноте клубы пыли, прискакал хозяин. Следом, с грохотом и шумом на подводе примчались Тимофей и Прошка. Два коня были привязаны сзади к телеге на длинной узде.
— Агафья! Ставь воду греть быстро! Где Таня?! Беги к ней, пусть рвёт простыни на повязки! — скомандовал Лузгин, быстро привязывая своего коня.
— О, божечки! Да что стряслось-то? — Когда Агафья волновалась, у неё появлялась одышка, и приходилось класть руку на свою большую грудь, чтобы успокоить сердцебиение.
— Диван готовь! У нас раненый! Быстро воду, быстро повязки! Да где же Таня?! А ну, тихо! — Командный голос капитана заставил собак поджать хвосты и сбиться в кучу. — Прошка! Давай сюда! Тимофей за ноги, мы с тобой под плечи!
Задержавшись на несколько секунд, Агафья всё же рассмотрела на сене в подводе громадного мёртвого волка, замершего в оскале, и стонущего Завадского.
— Эх, раструсили, чертяки! Да головой! Головой заносите, что ж вы ногами вперёд тащите? — Бас Завадского утвердил Агафью во мнении, что она не ошиблась в своих предположениях. — Ну Лёнька, ну чертяка! Вот это гостеприимство!
Агафья бежала с подсвечником впереди настолько быстро, насколько ей позволял возраст. Татьяна Борисовна, ещё толком не проснувшись, с трудом отделяла свой страшный сон с дуэлью и собаками от происходящего в реальности. В зал втащили под руки Завадского, который, стиснув зубы, пытался в присутствии дам не издать ни единого звука.
— Говорил я тебе, Палыч, уж лучше бы я цепью его задавил, или рогатиной! — сказал кузнец, едва сдерживая злость.
Здоровенный Тимофей сейчас походил больше на провинившегося семинариста, чем на молотобойца, которому не было равных в округе в кулачных боях.
— Меня?! Цепью давить? Да за что? — искренне возмутился Завадский.
— Эх, барин… да откуда ты свалился на мою голову! — прорычал Тимофей сквозь зубы. — Я ж не за тебя, я ж за того волка…
— Откуда свалился? Да с коня свалился! Которого ваш Прохор подстрелил! Столько трофеев с трёх выстрелов… волк, я и конь… Это же надо так, залпом! В лучших традициях русской армии! Как учили! Как Суворов велел! Прямо удача у вас сегодня… кстати, Лёня… кто за коня будет платить? Я или твой этот боцман? — Капитан Завадский, без сомнения, пытался приободрить своих спасителей, кивнул в сторону кузнеца.
— Вот сейчас, барин, зубы зажми! Тебе лежать надо! — Тимофей моргнул Прошке, и тот в такт закинул стонущего Завадского на диван. Лузгин только и успел, что подсобить.
Тимофей удовлетворённо крякнул, вытер пот со лба и отошёл на несколько шагов назад, оценивая, как хороший художник, сложившуюся композицию. Раненый гость Палыча лежал на диване, стиснув зубы. Справедливости ради следует заметить, что Завадский понимал всю нелепость ситуации и теперь не издавал ни звука. Он винил в случившемся исключительно себя — вышел прямо на волка, которого собаки загнали в сектор обстрела.
Татьяна Борисовна успела уже прийти в себя и вернулась из спальни, откуда прихватила громадную простыню, которую тут же принялась рвать на полосы.
— Раздевайте его. Агафья! Долго там ещё? Неси таз с водой. Леонид Павлович, настойку доставайте из подвала.
Завадский приподнял голову, чтобы рассмотреть кровоточащую рану на наружной стороне правого бедра:
— Ну надо ж такое! Столько лет безупречной службы, а пострадал от дружеской пули…
Кузнец, стоявший с виноватым видом ближе к окну, тут же пробасил:
— А я говорил Палычу, негоже палить из незнакомого ружья… Этот его новый Бердан…