– Вот и мы внесли вклад в архитектурное обновление Вены, – пытался пошутить Пузырь.
– А с хозяина причитаются комиссионные, – подхватил Бригадир. – Не будь нас, он бы попусту тратился на страховку от пожара.
Однако в тот день шутки не очень-то удавались. О Нижайшем мы больше ничего не слышали и не знали, что нас ждет в Раппоттенштайне. Казалось, вся Вена выезжает на выходные в леса и долы. После Северного моста мы стали продвигаться побыстрее, но колонна попавших в пробку машин тянулась до Хорна. Только на Цветтлерштрассе дорога перед нами освободилась. Бригадир выжимал из мотора все его лошадиные силы. Перед въездом в Цеттель нам помигала встречная машина. Бригадир ударил по тормозам, и нам кое-как удалось проскочить радарную ловушку, не превышая скорости.
Почти два года не видел я усадьбу. Приехав в Раппоттенштайн за три дня, чтобы развесить объявления, я в нее не заглядывал. Знакомый трактирщик сказал:
– Стало быть, решили опять проведать?
– Да, – ответил я. – Устроим праздник солнцеворота. Давненько мы не праздновали. А все из-за этого дела с пожаром. Чушь какая-то. Ведь мы тут совсем ни при чем. И те двое, которых осудили.
– Раффельсэдер тоже в это не верит. У них ковер-самолет, что ли, был, чтобы в Вену и обратно? Да и я их потом здесь видел. Кто такое сотворил, должен бы дергаться. На воре шапка горит. А эти преспокойно тянули пиво и ни о чем, кроме своего барашка, не думали.
– Весь процесс построен на косвенных уликах, – сказал я. – Ни одного свидетеля. Венским властям понадобились козлы отпущения, и присяжные их представили. Я уверен, что дело будет пересмотрено.
В другом трактире я поговорил с местными парнями. Один из них сказал:
– А мы уж решили на следующий год сами устроить праздник, если вы опять про нас забудете.
Ближе к вечеру мы приехали в Раппоттенштайн. Во дворе царила зловещая тишина. Я ожидал всего, что угодно, в том числе и полицейских засад во всех закоулках. Мы вошли в хай-тек-салон. Там был полный разгром. Со стен свисали выломанные доски, почти все зеркала разбиты, динамики выковыряны из коробок. Все приборы сдвинуты со своих мест, кабина автобуса разобрана на листы. Даже стулья-вертушки были вывинчены из пола и свалены в одну кучу. Но наш замурованный сейф полицейские не обнаружили.
Примерно ту же картину мы увидели в каждой из комнат. Не было такого уголка, который бы они не обшарили. В кухне все еще держался запах бараньей солонины. Холодильник до сих пор работал. Когда бригадир открыл дверцу, нас чуть не опрокинуло ударной волной невероятной вони. Заплесневелый мармелад, протухшее масло и обросшая толстым зеленым мехом банка с маринованными огурцами. На нижней полке красивыми рядами лежало бутылок двадцать пива.
Мы вышли во двор и осмотрели частью полуразрушенные хозяйственные постройки. Раньше мы использовали только три из них, у остальных в любой момент могла рухнуть крыша. Кое-где прибавилось вывалившихся кирпичей, перекрытия дали новые трещины, в остальном же ничего не изменилось. В сарае в прежнем порядке лежали дрова и охапки хвороста. Тут два года назад повкалывал Сачок, после чего с гордостью демонстрировал нам дровяной запас.
Когда мы открыли дверь в амбар, чуть не наткнулись на машину Файльбёка. Мы обошли ее по кругу. В щиток был вставлен ключ зажигания.
– Есть кто-нибудь? – громко спросил Бригадир.
В ответ ни звука. В отсеках, отделенных от гумна низенькой лестницей, – только клочки давно истлевшего сена и охапки старой соломы. Мы осмотрели все помещения – нигде никого. Оставалось заглянуть в подвальный тир. Дверь была прикрыта. Пузырь хотел включить свет, но лампочка не загорелась. Мы стали осторожно спускаться по узким ступеням. Зажигалки или спичек ни у кого не оказалось: курить-то мы бросили.
– Есть тут кто-нибудь? – еще раз спросил Бригадир, как только мы спустились на несколько ступенек. Вновь никакого отклика. На середине лестницы Пузырь дернул меня за рукав.
– Там свет, – шепнул он.
Чем больше наши глаза привыкали к темноте, тем отчетливее внизу, у входа в подвальный коридор, мерцал слабый огонек.
Бригадир снова подал голос:
– Есть тут кто-нибудь? Файльбёк, это ты?