– Коран, – ответил он.
Мне захотелось посмотреть ее. Он отказался выполнить мою просьбу.
– Священный кныга, – сказал он. – Нэ для нэвэрных.
Я уж было решил настоять на своем или выйти. Не мешало бы назвать его черножопым засранцем. Но я промолчал. Я открыл окошко, мне казалось, я чувствую запах кишок Файльбёка. Даже после того как я принял дома душ и прогнал всю одежду через стиральную машину, запах все еще раздражал обонятельные нервы. С ним я и лег спать.
Разбудил меня звонок в дверь квартиры. Полиция! – первое, что пришло мне в голову. Я посмотрел в дверной глазок. Действительно, двое полицейских. Они не стали звонить у входа в дом, а, вероятно, вызвонили сперва соседей. Я начал соображать, не надо ли чего убрать от глаз подальше. Но ничего не лезло в голову. Зазвонили еще раз.
Таким образом я имел честь лично познакомиться с Резо Дорфом. Он обошел всю мою мансарду, будто каждый предмет обещал стать для него козырной картой. Сам Резо Дорф был в штатском, сопровождавшие полицейские – в форме.
– Где Файльбёк? – спросил он.
– Не знаю. Я звонил ему несколько дней назад, хотел пригласить. Вчера у нас был праздник солнцеворота. Но дома его не было. Тогда я позвонил матери. Она на меня спустила всех собак и сказала, что его нет уже две недели. Я не решился сказать, по какой причине звоню.
– А где Джоу?
– Это я у вас хотел бы спросить. О нем уже два года ни слуху ни духу.
– Парни из вашей группы исчезают один за другим. Что же это за напасть такая?
– Наша группа? О чем вы? Нет никакой группы. Ее запретили.
– Она стала еще больше.
– С чего вы взяли?
– Не придуривайся. Мы знаем все.
– Тогда вам незачем меня расспрашивать.
Он схватил меня за грудки так, что пижама затрещала, и притянул к себе. Но при этом воротил нос – видимо, у меня несло изо рта.
– Кто он? – рявкнул Резо Дорф и так крутанул зажатые в кулаках лацканы, что мне стало трудно дышать.
– Кого вы имеете в виду?
Тут он выложил, что они наблюдали за нами во время праздника. Для меня это не было неожиданностью. Ляйтнер предупредил Нижайшего о такой западне. Но мы не были уверены, что они следят за нами, потому что не видели их. Я предполагал, что они могли затесаться в толпу.
– Ах, этот? – воскликнул я, изобразив некоторое удивление. – Он приехал из Ирландии. Несколько дней назад я случайно встретил его в закусочной. Он плохо говорит по-немецки и не пьет спиртного. Даже пива. Зовут его Джорджем. А больше я ничего о нем не знаю. Я высадил его на Шварценбергплац.
– Неужели?
– Да, на Шварценбергплац.
Тут я сообразил, что они наверняка ехали за нами. На обратном пути я все время поглядывал в зеркальце. Правда, никакого хвоста не приметил. Резо Дорф разжал пальцы, но был все так же нетерпелив.
– Давай, давай, не тяни резину. Чем он занимается? Где живет? Когда у вас следующая встреча?
– Больше мне нечего сказать. Ни о какой встрече мы не договаривались. Где живет, я тоже не знаю.
– Но вы же о чем-то болтали в машине.
– Совсем чуть-чуть. Я врубил музыку, чтобы не заснуть.
– И по дороге туда?
– Я был в машине один. И даже не ожидал, что Джордж и в самом деле придет. Скорее всего, он доехал автостопом. Или на автобусе. Ей-богу, не знаю. Мы возились с дровами, и вдруг появился он.
– Еще увидимся, – сказал Резо Дорф.
Но больше я его не видел. Зато приходили какие-то его подчиненные. Полгода они доставали меня одними и теми же вопросами: где Джоу? где Файльбёк? Где Джордж? Как он доехал до Раппоттенштайна? То же самое пришлось терпеть моим товарищам, но они знали еще меньше.
Рихард Шмидляйтнер, фабрикант
Пленка 3
Обогнать процессию их императорско-королевских высочеств обоего пола было невозможно. Они заняли весь коридор. С обоих концов хлынули толпы подобострастных зевак, с ними смешались те, кому не терпелось озарить свои физиономии вспышками фотокамер, я уж не говорю о случайно затесавшихся вроде меня. Ваши операторы, отъезжая назад, рассекли этот поток, точно снегоочистителем, на две половины, которые встали шпалерами вдоль оконных ниш и простенков. Кто не хотел посторониться добровольно, тех трамбовали руки ассистентов. Но прилив был так велик, что не успела телевизионная команда пройти собственноручно проложенным путем, как толпа вновь осмелела и наделала бы дел, если бы не яростное сопротивление второго ассистента, который волчком крутился между камерой и высочествами, не стесняясь хватать публику за вечерние платья и брюки и угрожающе шипеть. Не знаю, удалось ли вам вообще отцедить на пленке персон, которых вы намеревались снять. Вся эта человеческая лава смахивала на гигантскую змею, заглотившую в качестве закуски телевизионную бригаду и отпрянувшую назад, чтобы спокойно умять главное блюдо. Единственным комком, сохранявшим первоначальную форму в пищеводе с окнами и люстрами, были четыре невозмутимо шагающих принца и принцессы. И мне ничего не оставалось, как присоединиться к их шествию, чтобы выбраться из толчеи. Я сумел пристроиться к арьергарду «вечных престолонаследников», по язвительному выражению прессы. Передо мной шагал человек необычайно высокого роста. Плотно спрессованные толпы с обеих сторон то и дело разражались криками: «Императорские высочества» и даже «Величества». Сзади так напирали, что мне стоило немалых усилий пощадить пятки венценосного великана. Он явно уверовал в свое теоретическое наследственное достоинство и всерьез внимал восторженным воплям и благоговейному шепоту, сопровождаемому поклонами, и даже с пониманием кивал головой. Родись он лет на сто пораньше, подумал я, это был бы великолепный образец императорской породы, и не знал бы он, счастливец, что значит охотиться за голосами и лезть в парламент, исполнял бы лишь одну обязанность – экспонировать самого себя. Ему не пришлось бы благодарно улыбаться кланяющимся толпам, словно совершая магический обряд оживления своего былого величия. Будь он настоящим императором, я бы не боялся наступить ему на пятки, а изо всех сил старался бы идти за ним по пятам. Если меня оттеснят охранники, испугался я, мне уже не увидеть спускающуюся по трапу в аэропорту Швехат Екатерину Малую.