Вы вообще не показали ни одного кадра с выстрелами. Они только слышались. И было видно, как полицейские достают пистолеты. Я буквально заметался по комнате. Показалась барышня со столиком на колесиках и доставила нам шампанское. Шофер все-таки отыскал ее. Полиция, как нам сообщили, опять овладела ситуацией. Снова показывали бал. А Катрин все не было. Боже, да вот она. На экране. Запустили отрывок из «Травиаты». Потом ее высочество появилась в гримерной, на ней был бархатный наряд Виолетты. Она сказала, что любит публику Венской оперы. На заднем плане был виден засохший букет роз, который я подарил ей после премьеры. И тут в комнату вошел таможенный чиновник. Он спросил меня, не жду ли я певицу Катрин Пети. Вашек защелкал фотоаппаратом.
– Я? Да ее вся Вена ждет, – сказал я, указывая на телеэкран.
– У нас с ней проблема. Она везет собачку, маленькую такую, комнатную.
– Ну и что? Собачка наелась героина?
– Нет справки о прививках.
Тут даже фотограф забыл про свой аппарат.
– Какой ужас! – ахнул я. – Комнатная собачка без справки. Над страной нависла угроза. А вам выпала честь предотвратить катастрофу. Отправляйте самолет обратно. Завтра вы проснетесь знаменитым.
Чиновнику было неприятно красоваться перед объективом фотоаппарата. Он сказал:
– А как мне быть? Я должен выполнять предписания.
– В такую ночь, как эта, грех находиться на службе. Через год приходите с женой на бал в Опере. О билетах я позабочусь. И давайте кончать эту комедию.
Он как будто замялся.
– Прошу вас, – взмолился я. – У вас все получится.
– Посмотрим, как получится, – сказал он, покидая нас.
Получилось, как видно, очень легко и просто, поскольку тут же вышла Катрин Пети в длинном манто из белого меха. В руке она держала изящную корзиночку. Катрин была невысока ростом и, пожалуй, полновата, но в долгополом манто казалась стройной и элегантной. Я поцеловал Катрин ручку и протянул цветы. Вашек фотографировал нас в разных ракурсах. Потом выпили шампанского. Таможенник составил нам компанию. Он извинился перед Катрин и вновь помянул предписания. Она с истинным благородством приняла это к сведению. На экране появилась ложа коммерциального советника Шварца. Катрин радовалась предстоящему свиданию с Оперой. Поскольку я ее поторапливал, таможенник не преминул дать мне свой адрес, имея в виду обещанные билеты. Шофер понес чемоданы, мы двинулись за ним.
По дороге я рассказал Катрин о демонстрациях.
– Полицейские, должно быть, успели очистить Шварценбергплац, – предположил я. – Мы сможем, как подобает, подъехать по пандусу.
Катрин делилась впечатлениями от вечернего спектакля в Базеле. Она сказала:
– Альфред Жермон[50] с величайшим удовольствием отправился бы вместе со мной. Но я не хотела огорчать тебя таким сюрпризом.
– Теперь я твой партнер по сцене. Будь уверена, в Вене тебя встретят овациями. И зрителей куда больше. Чем ближе к ночи, вернее, уже к утру, тем…
– …тем тщеславнее гости, – продолжила она.
Я попросил шофера включить радио. Где-то в районе Зиммерингской пустоши музыка вдруг оборвалась. Какое-то время вообще ни звука, не последовали и ожидаемые сигналы, предшествующие сообщению дорожной полиции. Вместо этого послышался чей-то кашель. Затем глухо, словно из глубины пространства, динамик прохрипел: «Включение!» И наконец мы услышали дрожавший от волнения голос. Говоривший с трудом подбирал слова:
«Внимание… мы в связи… неожиданно прерываем программу. Внимание… экстренное сообщение… В Венской государственной опере происходит… несколько минут назад произошла катастрофа… Люди кричали и падали… совершенно беспомощно. Пока никакой ясности. Кажется, все еще продолжается, люди валятся на пол, сотни людей. Как будто они… будем надеяться, что это не так… умирают. Это ужасно, просто передать невозможно. Сейчас мы еще не можем сказать, что здесь случилось. В этом году у нас нет микрофона в театре. Мы вынуждены все наблюдать по телевизору, программа ЕТВ. Нет, это просто какой-то кошмар. Дорогие радиослушатели, молитесь, чтобы на самом деле все было не так страшно, как выглядит на телеэкране. Совсем скоро мы вновь выйдем в эфир».