— Товарищи по партии даже не знают, кто такая мадам Шанель, — усмехнулась «старая большевичка». — А если и узнают, то неужели начальник ИНО не придумает, что соврать, чтобы выручить жену?
— Конечно придумает, — не стал я спорить. — Например... — призадумался я. — Можно сказать, что Коко Шанель шила платье для монастырского приюта.
— Почему для приюта? — вытаращила глаза Наталья. — Да еще и для монастырского? Где это видано, чтобы воспитанницы монастырского приюта ходили беременными?
— Вот видишь. Сшила Коко Шанель платье для сироток, а не подумала, что воспитанницы монастырей беременными не бывают, а платье нам за бесценок продала.
— Ох, Володька, — вздохнула супруга. — Вечно ты со своими дурацкими шуточками. А знаешь, — прищурилась Наталья, что-то припоминая. — Бывали случаи, когда даже воспитанницы Смольного института беременели, а уж за ними догляд был не чета каким-то сиротским приютам. А платье мне наша горничная сшила. Между прочем, не хуже, чем от модного портного. А Коко Шанель такими глупостями, как гардеробы для беременных женщин, не занимается.
А вот это напрасно, посетовал я на Коко. Шила бы на беременных, стала бы еще моднее. Впрочем, модельерам виднее, на чем зарабатывать деньги. Возможно, что и беременные женщины пока не рвутся заказывать себе платье от кутюр.
Наталья Андреевна уселась в кресло, устроилась поудобнее. Я, повинуясь ее взгляду, притащил подушечку, которую супруга пристроила сбоку.
— Давай-ка товарищ Кустов, все-таки к Австрии вернемся, — скомандовала Наташка. — Что ты хотел узнать? Как я поняла, у тебя, то есть, у нас, появляются интересы в Вене и ты, как добросовестный работник, решил обновить свои знания?
— Про интересы я пока ничего сказать не могу, — не стал я врать. — Историю тамошнего государства немного знаю, и о наших взаимоотношениях. Даже не забыл, что мы Францу-Иосифу помогали восстание венгров подавлять.
— Не восстание, а буржуазную революцию, — педантично уточнила большевичка с дореволюционным стажем.
— Борьба венгерского народа за свое освобождение от австрийского гнета и формирование у угнетенных народов национального самосознания, — добавил я.
Я не стал вспоминать, что Россия считалась в те времена жандармом Европы, а от Франца-Иосифа императору Николаю во времена Крымской войны прилетела «благодарность». Правильно говорят, что коли протянул кому-нибудь руку помощи, то успей увернуться от пинка благодарности. Но сейчас мне нужно что-то более современное.
Итак, что же меня интересует? Про экономику можно не спрашивать. Говоря простым нелитературным языком — полная э-э... задница. Австрия теперь лишь обрубок некогда могущественной Австро-Венгерской империи без надежды на скорое восстановление. Полякам, венграм, чехам и прочим народам, входившим в Австро-Венгерскую империю, после распада было гораздо проще — идея национального возрождения вещь сильная, способная объединять и дисциплинировать население, подвигнуть его к созидательному труду. А в Вене ситуация складывалась по-другому. Национальной идеи, покамест, нет. Старые экономические связи разорваны, на создание промышленности денег нет, а еще обязательно должна начаться инфляция. Или уже началась? Не узнавал. Если я встречусь со статс-секретарем из посольства, то для развития дела все равно придется ехать в Вену, договариваться о каких-нибудь поставках из Австрии. А что может дать России нищее государство? Надеюсь, что-нибудь сможет. Уж очень заманчиво легально расширить деятельность торгпредства. Съездить в Вену, организовывать там резидентуру, имеющую прикрытие.
— А как у австрияков с коммунистической партией?
— А никак, — пожала плечами Наташ. — То, что осталось от компартии — жалкие крохи.
Я слегка удивился. Помнится, перед первой поездкой во Францию читал данные о количестве членов компартий в разных странах. Австрийская, хоти и уступала по численности германской или французской, но все-таки в ее рядах состояло около сорока тысяч человек. Неужели правительство выбило коммунистов после революции девятнадцатого года[1]?
— А куда коммунисты девались?
— Разбежались, — вздохнула Наташа. — Кто вообще решил от политики отойти, кто в социал-демократы подался. Сейчас в австрийской компартии реальных членов не больше трех тысяч, если не меньше. У них даже руководителя своего нет.
— Вон как? — искренне удивился я. — Компартия без руководителя?