Джордан ворочался с боку л а бок и порой лежал, глядя на свою спутницу. Казалось, она спала как убитая или же сном праведницы? Способность леди Мэй спать глубоким сном казалась Джордану еще одним проявлением ее надменности. Но во сне черты лица женщины смягчились, и он сказал себе, что, возможно, сейчас она как раз и есть настоящая, что в глубине души она добра и ей можно доверять.
Ему захотелось облегчиться, и он, перекатившись к краю кровати, пошарил внизу в поисках ночного горшка. Горшка не было. Может, с той стороны?.. Джордан встал, ощущая удивительное тепло нагретого воздуха, и пошарил возле ботинок Каландрии. Горшка под кроватью не было. «Что же делали эти люди в случае нужды?» подумал юноша и лишь потом вспомнил, что в доме никто не живет.
Он почти уже привык к этому месту. В спальне не было ничего угрожающего, а шаль, наброшенная на одеяла, гарантировала им безопасность. И всетаки Джордан боялся выходить в коридор без защиты. Ванная комната была напротив, через коридор. С леди Мэй ничего не случится, если он возьмет шаль и быстренько сбегает туда и обратно; к тому же из ванной он сможет наблюдать за дверным проемом спальни.
Он осторожно снял с кровати шаль и завернулся в нее. Потом на цыпочках подошел к двери и выглянул в коридор.
Ничего. Джордан рванул в ванную комнату, нашел во тьме унитаз и пописал, чувствуя себя таким же незащищенным, как в лесу. Послышался удивленный вздох. Нахмурившись, Джордан повернулся, чтобы посмотреть в дверной проем и тут Каландрия Мэй закричала:
Нет! Нет! Нет!
Джордан выбежал в коридор и застыл в дверях спальни. Эта штука была на кровати, и ее длинные золоченые конечности то и дело высовывались изза балдахина и прятались за ним, когда она пыталась ударить леди Мэй ножом. Каландрия сжимала в руках желтые лезвия, которыми кончались руки механы, а та все старалась вырвать их и пронзить свою жертву. По рукам Каландрии и из шеи сочилась кровь. Она все еще кричала.
Джордан остолбенел от ужаса. Золоченая штуковина не могла прокрасться мимо него, пока он был в туалете он бы услышал или увидел ее. Выходит, она все время была в спальне либо на балдахине, либо… под кроватью.
Он отпрянул назад. У него была шаль. Он может удрать отсюда, и никто его не тронет. Леди Мэй все равно с минуты на минуту погибнет. А у него есть шанс сбежать.
И бежать до тех пор, пока его не сморит сон? А потом проснуться с Армигером в его могиле? Куда ему бежатьто?
Одна из золоченых ног мерзкой твари была как раз на краю кровати. Джордан хотел было крикнуть, но из горла вырвался еле слышный хрип. Он метнулся вперед и пнул механу по ноге. Та потеряла равновесие и свалилась на пол.
Затем поднялась, шипя и вращая конечностями. Джордан думал, что она нападет на него, однако механа, обогнув его, снова начала взбираться на кровать.
Нет!
Джордан прыгнул на постель, подняв над собой шаль. С ужасом глядя на стеклянные шары и белый металл, он услышал за спиной сиплый шепот Мэй:
Шаль!
Рука механы протянулась мимо Джордана, подняла Каландрию Мэй и швырнула ее в угол спальни, словно пушинку. Разбив при падении резной столик, Мэй осела у стены. Тварь бросилась к ней.
Но Каландрия уже стояла на ногах. Глаза и зубы ее блестели в слабом свете, струившемся из окна.
Сволочь! прошипела она.
Джордан так и не понял, кого она имела в виду механу или его за то, что оставил ее без защиты.
Механа бросилась на нее, но Мэй увернулась и схватила обломок стола, размахивая им, как дубинкой. Она ударила нападавшую. Обломок разлетелся на мелкие кусочки. Механаубийца упала на пол.
Шаль! вскричала Мэй.
Джордан спрыгнул с кровати и бегом метнулся к ней. Они вместе съежились под тонкой тканью. Джордану это казалось самоубийственным маневром. Но золоченая штуковина остановилась, вращая тудасюда стеклянными шарами. Потом нагнулась, подняла обломок стола, еще один и еще, складывая деревяшки себе на руки. Она убирала помещение.
Леди Мэй со стоном сползла по стене. Джордан взял ее ладони и разжал их, ожидая увидеть разрезы до кости и поврежденные сухожилия. Порезы были, длинные и тонкие, на ладонях и на кистях, но совсем неглубокие. И рана у нее на шее тоже была поверхностной кровь из нее почти перестала сочиться, хотя тонкая ночная рубашка вымокла и была покрыта бурыми пятнами.
Как… Джордан отдернул свою собственную руку. Мэй открыла глаза и слабо улыбнулась ему.
Нет ни синяков, ни глубоких ран… Я ношу доспехи, Джордан, только не на коже, а под ней. Меня нельзя сильно порезать. А в крови у меня есть вещество, которое тут же помогает ей свернуться. Что же касается полета через комнату, то это… ерунда. Она закашлялась. Почти ерунда.
Пойдемте отсюда, сказал Джордан.
Мэй поглядела на золоченую механу, суетливо застилавшую постель.
Да, пожалуй. Пойдем.
Они забрали изпод кровати ее одежду и башмаки. По пути к двери Мэй сказала:
В следующий раз, когда тебе приспичит, сходи на горшок. Джордан начал было оправдываться, что горшка там не было, и тут вдруг невольно представил себе, как золотистая тварь прячется под кроватью и сует ему в руки ночную вазу. К собственному ужасу, Джордан хихикнул. Что еще более удивительно, Мэй тоже прыснула со смеху. Они оба зашлись от хохота, и это было хорошо…
5
Армигер пытался открыть глаза. Чтото вернуло его в тело, в которое он не собирался возвращаться.
Глаза как следует не открывались. Веки высохли, как дубленая кожа, глазные яблоки под ними съежились.
Вокруг была тьма. Он попрежнему находился в нише, замурованной, как и полагается, со всех сторон. Соседи его мертвы, и по идее, он должен был найти с ними общий язык он тоже мертв.
Жизнь означала для него гораздо больше, чем одно это тело, так что выживание тела как такового было несущественно. Он был богом, созданным из живых атомов и вобравшим в себя энергию солнца. Разум его заключался не в отдельном мозге, но в гармоничной симфонии миллионов сознаний. Каждая вещь, которой он касался, открывалась ему во всех возможных ипостасях. И каждую вещь, на которую он смотрел, он видел насквозь, так что она была одновременно напоминанием обо всех остальных вещах. Всё для него было во всем, и он веками действовал решительно, не зная сомнений.
Его разбила наголову армия созданий, столь же безмозглых по сравнению с ним, как бактерии. Армию возглавляла женщина, и для нее он был лишь случайным препятствием, которое требовалось устранить. Когда она убила его, она даже представить себе не могла, что погибло создание, чей опыт превосходил опыт всей ее расы. На все вопросы, которые она могла бы задать, он ответил давнымдавно. Но она была невежественна, и поэтому вся его мудрость пропала даром.
Тело Армигера не имело смысла без высшего «я». Тот факт, что оно все еще двигалось и дышало, не имел значения; душа, бывшая его сутью, более не существовала.
Но лежа здесь без чувств, в забальзамированной и иссушенной оболочке, Армигер продолжал думать. Он был замкнут в парализующем круге горя; все его мысли обращались к высшему «я», основе его существования, а поскольку оно исчезло, каждая мысль упиралась в тупик. Идеи и воспоминания наталкивались на этот барьер, и в мозгу у Армигера воцарился хаос, в котором ни одна мысль не могла сформироваться до конца и ни одна идея не выкристаллизовывалась в отточенную форму. Смутные кошмарные образы, непонятные воспоминания и монотонные фрагменты множились и отражались друг от друга. Эта плоть обратится в прах, но настоящее тело Армигера представляло собой нитевидную сеть, созданную нанотехнологией, которая могла жить веками. Как и отзвуки горя.
Поэтому ничто не имело значения и не могло потревожить его покой. Однако глаза его открылись.
Он почувствовал слабую вибрацию. Звук чьихто шагов пробудил его. Кто бы тут ни шел, это было двуногое существо, с тем же ритмом шагов, что и у человека, хотя не исключено, что приближался один из механских стражников Вентуса, чтобы расчленить его.
Это не имело значения. Он попытался закрыть глаза, но они не повиновались.
Тем не менее он не мог не слушать, а шаги все приближались. К ним прибавилась еще пара ног, потом еще одна. Донеслись голоса. Люди стояли прямо напротив его ниши.