Пойдем! Тамсин взяла его за руку.
Подожди.
Джордан встряхнулся, пытаясь подобрать слова, которые могли бы выразить то, что он чувствовал. Потом вспомнил, что Каландрия говорила ему о Ветрах, и его благоговение стало еще глубже.
Мы их создали! прошептал он.
Больше по дороге в лагерь никто из них не произнес ни слова.
Когда они подошли, Сунейл уже лихорадочно суетился. Без долгих разговоров они стали помогать ему собирать вещи. Вместе с Тамсин управляться было легче, поскольку она знала, что куда надо класть. Они работали, то и дело поглядывая на гигантскую сферу, нависшую над озером. Залитая солнечным светом луна начала понемногу подниматься.
У Тамсин с Сунейлом был испуганный вид, но Джордан не волновался, несмотря на то что туман рассеялся совершенно и открыл их всем взорам. Луна явилась не за ним. В отличие от Тамсин с ее дядюшкой Джордан был уверен, что сегодня она не представляет опасности. Поэтому юноша глядел на нее скорее с восторгом, чем с тревогой.
Они ехали по краю озера, в тени луны. Сунейл хотел было свернуть обратно, но Джордан, как мог, успокоил старика и уговорил его продолжить путь. И тем не менее, проезжая под небесноголубым брюхом луны, Джордан не мог полностью избавиться от тревожного чувства. А может, она не спешила лишь потому, что ему некуда было скрыться? Не исключено, что она в любой момент набросится на него.
Они проехали около двух километров, следуя изгибам озера, и только немного расслабились, как позади прогремел гром. «Начинается!» подумал Джордан и оглянулся.
Створчатые двери в днище блуждающей луны были открыты. В озеро низвергались тысячи тонн красноватого гравия и булыжников, вспенивая на воде белые разбегающиеся круги. На глазах у Джордана волны достигли берега и стерли следы, оставленные им с Тамсин на песке. Вода поднялась почти до самых руин и начала спадать, только когда последний камень плюхнулся в озеро.
Над короной луны полыхали молнии. Она взмыла вверх и через несколько минут превратилась на горизонте в диск размером с монету. Лошади нервно потрусили вперед. Никто из путников не проронил ни слова.
19
Армигер положил ладонь на грудь Меган. Она улыбнулась и откинулась на подушки.
Под балдахином, закрывавшим кровать, горела одна свеча, придавая коже Меган золотистый оттенок. Армигер пробежал пальцами по ее ключице и покрыл живот легкими поцелуями. По ее животу пробегали волны от его прикосновений.
Ты с каждым разом становишься все более искусным любовником…
Армигер улыбнулся, но ничего не сказал. Чувствуя прилив сил сегодня, он создал свежую клубнику и выжал несколько ягод ей на грудь; во рту еще оставался привкус клубничного сока. Пришлось сказать, что это клубника из личного сада королевы Меган расстроилась бы, узнав, что он тратит свою драгоценную энергию на такое баловство.
Когда он приподнял голову, чтобы набрать в грудь воздуху, она обхватила его ногами и прижалась к нему. Оба рассмеялись, заглушив собственный смех долгим поцелуем. А потом он вошел в нее, в третий раз за эту ночь.
Ночной ветерок хлопал шторами на окнах; это был единственный звук, кроме тех, что издавали они сами. Армигер немного дивился такой тишине; с другой стороны, он никогда прежде не бывал в осажденных замках. Наверное, безмолвие неизбежная реакция на длительную осаду. Это была тишина ожидания.
Меган наблюдала за ним, пока он не кончил, а потом притянула к себе.
Я больше не могу. Ты меня замучил!
Все еще задыхаясь, он промычал чтото невнятное. Меган рассмеялась.
На несколько часов он мог превратиться из Армигерамашины в Армигерачеловека. В такие моменты он ценил эту способность. Он также знал, что через минуту или час холодный разум закует его в броню, вернув ему его драгоценное «я» и в то же время лишив тепла, которое вызывала в нем Меган.
Поддавшись порыву, Армигер крепко обнял ее. Она чуть не задохнулась.
Что с тобой?
Ничего.
Он держал ее в объятиях несколько мгновений, не в силах отпустить. Потом лег на спину, глядя на расшитый балдахин. Это была одна из немногих спален в замке, которую не отдали под бесчисленные военные нужды и не уставили самодельными гробами из досок, связанных бинтами. Королева не права, подумал рассеянно Армигер; из нее никогда не выйдет приличный генерал, если она не научится быть последовательной в приносимых ею жертвах.
И всетаки: что случилось?
Армигер моргнул. Чувство, овладевшее им минуту назад, испарилось.
Я не знаю, прошептал он.
Чего ты не знаешь?
Меган приподнялась и оперлась на локоть, вглядываясь в его лицо при тусклом свете свечи. Армигер вяло махнул рукой.
Кто я в такие моменты? проговорил он наконец.
Ты это ты, сказала Меган, положив ему руку на грудь. Ты становишься самим собой. Она отвернулась и добавила: Практически только в такие моменты.
Армигер вновь почувствовал запах клубники. Странно, он почти уже забыл, что выдавил ее. Чтото безвозвратно ускользало с каждым мигом. Армигер вспомнил другие вечера, проведенные с Меган, когда, отвернувшись от нее, он чувствовал, как чтото возвращается к нему.
Желая удержать мгновение, Армигер повернулся на бок и потерся носом о нос Меган.
Я что такой холодный?
Сейчас нет.
Он провел рукой по ее боку.
Почему ты тогда остаешься со мной? Я не знаю, как тебя ублажить…
А что, потвоему, ты делал последние три часа?
Ну…
Но он не знал, что он делал. Его охватило чувство, похожее по тем симптомам, что оно вызывало в теле, на ярость. Однако это было нечто противоположное ярости, поскольку толкало его к совершенно иному и одновременно дарило ощущение чистоты и свободы. Ярость это он понимал; это была единственная эмоция, которую он помнил с тех времен, когда его личность была поглощена более могущественной личностью бога 3340. Была ли то его собственная ярость или бога кто знает? Да и где кончалось его «я» и начиналась личность 3340го?
Меган потрясла его за плечо.
Прекрати, слышишь?
Что?
Ты снова думаешь среди ночи! Ты не должен думать сейчас.
Да? Армигер с тихим смешком накрыл ладонями ее груди. Прости, не спится.
Ты, помоему, вообще не спишь. Меган сладострастно зевнула. А мне нужен сон.
Тогда спи. Я пока почитаю. Армигер кивнул на громадную кипу книг, сваленную у кровати.
Меган рассмеялась и снова легла. Армигер смотрел, как спутанная копна ее волос все глубже зарывается в подушку. А потом она еле слышно спросила:
Что тебе больше нравится?
Армигер склонился над ней и поцеловал в щеку.
Ты о чем?
Что тебе больше нравится: заниматься любовью или читать?
Она словно поддразнивала его, однако Армигер уже понял, что в ее полушутливых вопросах часто скрывалась серьезная жажда понять.
Читать значит заниматься любовью со всем миром. А заниматься любовью с женщиной значит чувствовать, что мир читает тебя.
Она улыбнулась, так ничего и не поняв, и уснула.
Отринув от себя Армигерачеловека по крайней мере так ему казалось, он встал и оделся. Освобожденный от необходимости поддерживать диалог, мозг сосредоточился на самом себе, и мириады прочих сторон Армигерабога тут же пробудились к жизни.
Всю ночь, пока он занимался любовью с Меган, эти остальные стороны личности думали, планировали, злились и спорили в высших сферах его сознания. Армигер прочел вчера шестнадцать книг и пересмотрел свое мнение о Вентусе и Ветрах, обдумав прочитанное. Он постоял несколько минут, касаясь пальцами кожаной обложки следующего тома, который намеревался проглотить. Он не столько размышлял, сколько наблюдал за собственной стройной системой знаний о происхождении Вентуса и его заселении. В нем зрели новые подходы. Ему коечто открылось: Ветры не безумны. Они преследовали какуюто цель.
Армигер тихо выругался. Он больше не видел пламени свечи, не чувствовал жесткой книжной обложки. Все это было здесь, в записанных на страницах книг историях и философских раздумьях надо лишь увидеть. Ветры вели себя капризно, но все знали, что в конечном счете они действовали в интересах природы. Терраформирование представляло собой длительный и бесконечный процесс. Климат на Вентусе никогда не будет стабильным; без постоянного вмешательства духов, правящих планетой, воздух станет холодным, а кислородноуглеродные циклы выйдут изпод контроля. Начнутся перемежающиеся периоды переизбытка и недостатка кислорода, сопровождаемые разрушительными атмосферными явлениями: в одних местах беспрерывно будет идти дождь, в других вообще не выпадет ни капли. А в конечном итоге все живое погибнет.