Правда? Гала вытерла глаза. И как мои люди?
Они держатся храбро.
А ты?
Он без слов повернулся, оглядывая двор.
Маут! сказала королева, повинуясь внезапному импульсу. Приходи ко мне в спальню!
Силуэт кивнул. Маут пропал из виду, как призрак, и Гала, поморщившись, отошла от окна.
В первую очередь она должна себя перевязать. Гала оторвала кусок от вышитой простыни и неловко перевязала рану. Потом выбрала черное платье с высоким воротником и надела его. Она не смогла застегнуть платье без горничной и поэтому села на диван, чувствуя спиной холодный бархат. От этого ощущения у нее по коже побежали мурашки.
Гала сидела, грызла ноготь большого пальца (привычка, от которой матери так и не удалось ее отучить) и ждала.
Наконец послышался вежливый стук в дверь.
Войдите.
Волосы у Маута были растрепаны, у глаз и между бровями залегли легкие складки. Кивнув королеве, как близкой знакомой, он сел в кресло возле ее кровати. Гала, краем глаза увидев Нинет, выглядывающую изза двери, нетерпеливо махнула ей рукой. Дверь закрылась.
Оба они молчали. За окном раздалось пение первой утренней птицы.
Вы позавтракаете со мной? спросила она наконец.
Почту за честь.
Не надо так говорить, Маут. Ты позавтракаешь со мной?
С удовольствием, улыбнулся он.
Хорошо. Королева нетерпеливо махнула рукой. У меня не осталось времени для церемоний.
Маут поднял одно колено и обхватил его руками, как мальчишка. Более уютно, подумала она, он мог бы чувствовать себя, разве что сев на подлокотник кресла.
Армигер склонил голову набок и смерил собеседницу оценивающим взглядом.
Тебе никогда не нравились церемонии, верно? Королева коротко рассмеялась.
Верно. С ними помогает справиться только привычка. Слова автоматически слетают с губ, пусть даже они оставляют привкус пепла во рту.
Я не верю, что это единственный источник твоей страсти. Потому что твоя страсть исходит из более глубокого источника. Она захватывает всех, кто находится вокруг тебя. И поэтому люди следуют за тобой ты сама знаешь. Не потому, что ты королева.
Да? Такого комплимента она не слышала никогда. Разве я не воплощение скандала для всего королевства?
Он пожал плечами:
Разное говорят. Я пришел к тебе, поскольку хотел послушать твою историю.
Зачем?
Армигер задумался, глядя на янтарное небо.
Я читал книги в твоей библиотеке. Они все указывают на чтото… на какуюто тайну. Я имею в виду тайну почти в религиозном смысле. Сначала я думал, что мне нужны факты, но теперь я понимаю: мне нужно гораздо больше. Мне необходимы ответы.
Тебе? Человеку, чей разум является неуязвимой крепостью истории? Гала рассмеялась. Ты меня удивляешь!
В отрывках твоей истории, которые я слышал, серьезно произнес Армигер, я поймал отзвуки этой тайны. Наверняка ты знаешь больше, чем тебе кажется. Ты владеешь мудростью, которую скрываешь от себя самой.
И ты можешь показать мне эту мудрость? Руки у королевы дрожали, как тогда в саду.
Не знаю.
Ты играешь со мной!
Гала в ярости подалась вперед и почувствовала, как платье разошлось у нее на спине. Она быстро прижалась к спинке дивана.
Нет.
А что ты дашь мне взамен? Извини, но я не хочу больше слушать о твоем прошлом.
Армигер долго смотрел на нее. Чтото похожее на улыбку порхало вокруг его губ. От этого оценивающего взгляда сердце у Галы забилось сильнее. Она невольно посмотрела на мускулы его рук, на гордо развернутые плечи.
Потом он лукаво улыбнулся.
Я буду не удивлен, если к полудню все станет ясно.
Что ж… Маут склонился к ней.
Расскажи мне свою историю, попросил он.
Гала закрыла глаза. Лишь один человек до него просил рассказать об этом не историю вообще, а ееисторию. Она чуть не задохнулась от горя.
Хорошо. Я попытаюсь рассказать ее, как сказку. Я часто этого хотела. Порой я представляла себе, как мой ребенок садится ко мне на колени и я ему рассказываю… У меня не будет детей. Но история вот она.
20
Вопервых, пойми, что меня считали безумной уже в детстве, как считают и теперь. Однако по другим причинам: меня подводило чувство справедливости. Я обращалась с крестьянами и слугами с таким же уважением, как и с королями и принцами, и это ужасно раздражало маму, с которой я все время боролись. Она пыталась внушить мне чувство классовой розни и ее божественной справедливости. Не скажу, чтобы я сражалась против себя самой на стороне угнетенных что она могла бы понять, хотя это и было достойно осуждения. Я просто не видела особой разницы между нами.
А потом, когда мне исполнилось двенадцать лет, произошло одно событие. Не будь его, я стала бы обыкновенной принцессой… ха! Дада, все могло быть.
Видишь ли, у моего отца хранилась некая книга как и у всех королей от самых древних времен. В этой книге веками фиксировали разные высказывания Ветров вместе с интерпретациями и предсказаниями. Коечто из того, что напророчили древние, сбылось: например, необычная погода както весной и опустошительный пожар в Белфонре. А моему отцу и его мудрецам удалось сделать единственное предсказание, а именно: королева должна умереть.
Позже я поняла, что это был лишь предлог. Отец положил глаз на другую женщину, на которой со временем женился. Она оказалась бесплодной, хотя он долгие годы отказывался признать этот факт. Однако в то время я ничего не поняла за исключением того, что Ветры повинны в смерти моей матери.
Я гуляла в саду с любимой дуэньей, когда мне сообщили об аресте матери. Дуэнья тут же расплакалась, упала передо мной на колени и вцепилась в мою юбку. Она была старше, а потому сразу сообразила, что происходит. Прежде мы с ней обсуждали некоторые аспекты человеческой природы, в частности, ее косность, которую она воспринимала как нечто само собой разумеющееся, а я с юношеским негодованием отвергала напрочь. «Ничто в нас не предопределено!» заявляла я с надутым видом. Однако арест моей матери был теперь предопределен, и дуэнья вскричала: «О, принцесса! Твоя юность кончилась навсегда. Где та девочка, с которой я играла в летних садах? Скоро ты станешь желчной женщиной, обуреваемой жаждой мести. Ты перестанешь смеяться, ты будешь рыдать, думая о жизни, и ты отошлешь меня, чтобы я не напоминала тебе о тех навсегда ушедших временах, когда ты могла быть счастливой!»
«В твоих словах нет смысла», ответила я ей. Я ощущала накал эмоций вокруг, я видела, как дрожал посыльный, как рыдала моя старшая подруга, как открытые в сад окна закрывались одно за другим… В тот момент я была единственной спокойной заводью в поднимающемся приливе. Я решила, что не дам смыть себя волной. Через мгновение то, что овладело и посыльным, и дуэньей, набросится на меня и овладеет мной их человеческая природа того же порядка, что и искусственное разделение между классами, которое поддерживали даже они.
Это был в высшей степени загадочный момент. Как может яркость цветов, прохлада воздуха, мое собственное счастье навеки унести событие, или слух, или факт? Я любила маму и знала, что никогда не разлюблю ее, что бы ни случилось. Я заглянула в будущее и увидела себя рыдающей в одиночестве; я была словно марионетка, словно персонаж какойто забытой пьесы. И в этот миг я поняла, что так оно и есть: горе моей дуэньи и мои грядущие страдания роли, навязанные нам кемто в прошлом. Я могла не просто горевать, если бы захотела. Я могла сойти с ума.
И я решила, что стану безумной. В этот миг я подумала: пусть я не в силах изменить судьбу матери, но в небесах не существует закона, предписывающего, как мне вести себя. Только гораздо позже я сумела оглянуться назад и понять, что мной руководила тогда ярость, которую я загнала так глубоко, что не могла ей предаться до… до недавнего времени.
«Встань, сказала я дуэнье. Давай немного поиграем на цимбалах. День сегодня на диво ясный… Больше таких не будет». Она посмотрела на меня с ужасом, и я поняла, что она считает меня чудовищем. Я подумала: что же станет со мной теперь, когда я отказалась играть роль в драме, начатой моим отцом?