Пока что.
Грязная одежда мешала видеть, гора была такой высокой, что Сорча едва видела за краем, ее руки дрожали от веса. Это была первая охапка из многих, которые ей нужно было отнести к реке. Только она из семьи не пострадала от чумы, и только ей можно было покидать бордель.
— Не радует, — буркнула она и крикнула. — Я сейчас буду, дорогие сестры!
— Сорча!
— Я знаю, вам неудобно, но я умоляю вас, потерпите! Мне нужно разобраться со стиркой.
— Стирка важнее нас?
Она закатила глаза. Ее сестры всегда хорошо умели убеждать отца, что им было плохо. Вот только они не могли убедить в этом сестру-целительницу.
Сорча напомнила себе, что они были больны. Чума кровавых жуков была не пустяком. Она тихо убивала. Но Сорча не могла отогнать ощущение, что они могли хотя бы попытаться помочь. Даже папа выбирался из кровати на ужин. Он не заставлял ее носить тарелки наверх и обратно.
Прохладный ветерок задел ее потную шею. Его прикосновение было приятным, хоть и удивительным, ведь ставни были заколочены.
Она приподняла бровь, опустила белье на пол и толкнула дверь кухни. Отец сидел и кормил маленькую коричневую птицу на подоконнике, доски прислонялись к стене рядом с ним.
Сорча прислонилась к дверной раме и скрестила руки на груди. Папа подвинул семена. Он терпеливо позволял птице съесть еще. Она была все ближе, а потом крохотный поползень прыгнул на его ладонь и ел оттуда.
— У тебя редкий талант, — сказала она.
Он поднял взгляд с улыбкой.
— Научился у тебя.
— Да?
— Когда ты была маленькой, ты говорила: «Папа, птицы боятся тебя, потому что ты большой. Если будет маленьким и тихим, они тебя полюбят, как любят меня».
— Не думаю, что ты сделал себя маленьким.
— Я никогда не умел хорошо менять облик.
Поползень тряхнул перьями и съел еще зернышко, а потом улетел в окно без шума. Папа меланхолично смотрел ему вслед.
— Ты скучаешь по свежему воздуху, — сказала Сорча.
— Больше всего. Что сейчас за время года?
— Наступает весна. Думаю, снег выпал в последний раз.
— Так скоро?
— Это не ощущается скорым, — рассмеялась она. — Но мы еще тут. Это радует.
— Все мы?
— Да. Кого-то не хватает?
Папа повернулся на стуле у окна и окинул ее взглядом.
— Может, я и болен, но не слеп. Ты оставила кого-то.
— Все что-то оставляют после долгого пути.
— Даже когда это другой мир?
— Да.
Сорча села за длинный стол на кухне, сняла грязный платок с головы. Грива рыжих кудрей рассыпалась по ее плечам. Все еще было странным, что ничто не изменилось в доме, где она выросла.
Деревянный стол был с отметками, которые она вырезала, чтобы отвлечься от ссор в семье. Травы сушились над огнем, заполняя воздух запахом базилика и розмарина. В котле кипел суп на ужин.
То же, но и не такое. Она замечала детали, которые не беспокоили ее раньше. Пыль в уголках у камина. Паутина под потолком. Холодный ветерок не пропадал.
Она выдохнула.
— Хочешь услышать истории о Гибразиле?
— Твои сестры тебя звали.
— Звали.
— Ты не хочешь заняться ими?
— Не очень, — Сорча уперлась локтями в стол и обхватила голову. — Это делает меня плохой? Я должна хотеть помогать сестрам. Они больны, они заслуживают моего внимания и заботы.
Она услышала, как отец встал и прошел, шаркая, к ней. Скамья скрипнула, он сел рядом с ней. Его тонкая ладонь потерла ее спину.
— Ты так старалась сохранить нас живыми, и я думал, что случилось что-то ужасное.
— Почему?
— Никто не работает с таким пылом, если не пытается что-то забыть. Или кого-то.
— И я так делаю.
— Знаю.
Она посмотрела на мужчину, который много раз спасал ее жизнь. Новые морщины появились на лице папы. Старые стали глубже, а на лбу пролегли линии тревоги и боли.
— Мне все еще сложно осознать, сколько времени прошло, — сказала она. — Год и день. Серьезно?
— Я могу повторять это снова и снова, Сорча. Мы думали, что ты мертва.
— Мне жаль, что я заставила вас беспокоиться.
— Хватит так говорить, — он убрал ее ладонь от лица, крепко сжал. — У тебя было приключение, которое никто из нас не мог бы представить. Ты рассказываешь истории каждый вечер, и потом нам снятся чудеса. Хорошо, что ты вернулась к нам.
Она не могла так думать. Сорча не хотела думать о Гибразиле. Манящие воспоминания о глазах цвета океана и кристаллах на коже не давали ей покоя во сне. Дыра в ее сердце была все шире с каждым днем. Она не знала, как остановить боль, так что успокаивала ее семьей. Но даже их утешающее присутствие не исправляло то, что было сломано.