— Так я тебя завоевал.
— Не помню, чтобы ты много говорил.
Она была права. Эмонн указал на свой кристальный глаз.
— Я говорю своими глазами.
— Ясное дело, — ее смех был музыкой для его ушей.
Потому ему нужно было держаться от нее подальше. Он отдал бы все, чтобы слушать ее смех снова и снова до конца света.
Эмонн перекинул ногу через ограду и легко перепрыгнул.
— Так куда мы идем для сюрприза?
— Не могу сказать, тогда все будет испорчено.
— Я не люблю сюрпризы.
Ее глаза блестели.
— Это ты сейчас так говоришь.
Она была сиреной, звала его разбиться о камни. И он собирался сделать это.
Эмонн шел за ней как во сне. Ему повезло, хоть она переходила границы и порой его злила. Редкие женщины попали бы в Другой мир и не стали бы презирать странных существ или их мир.
Сорча процветала тут. Она держалась прямее, чем когда только прибыла на остров. Ее глаза искрились жизнью, ей нравилось помогать его народу. Она выказывала любовь всем, кого проходила, улыбками, воздушными поцелуями и нежным прикосновением, что сотрясало его душу.
Она была подарком, которого он не заслуживал.
Они вышли из замка на скалы сзади. Солнце светило слабо, невыносимый жар уже стал слабее от прохладного осеннего ветра.
Соленые брызги задевали его щеки, взбодрили его душу. Эмонн всегда любил океан. Только это сделало его изгнание на Гибразил немного терпимее.
Чайки летали сверху, их крики были тише волн, бьющихся о берег далеко внизу. Он не осознавал, что утес на другой стороне замка был так опасен.
— Мы пришли! — воскликнула она. — Разве не мило?
— Мило.
Он уже не смотрел на волны или строения из облаков. Он глядел на нее.
Ветер задевал ее кудрями ее щеки, она приоткрыла полные губы, разглядывая красоту вокруг них. Такая любимая полуулыбка изгибала ее губы. Он знал, как она хмурится, улыбается, быстро говорит. И он собирался смотреть, как она делает все это до дня ее смерти.
Ее льняное платье трепетало на ветру. Ей должно быть холодно, но она не дрожала. Она поймала его взгляд и рассмеялась.
Сорча подняла руки по бокам, отклонила голову, солнце играло на ее лице. Ветер поддерживал ее под руки, гладил бока. Она была красивой, дикой и его.
Он не удержался, встал за ней и следовал за ласками ветра. Изгиб ее поясницы манил, хоть Эмонн не понимал, почему. Его пальцы легли на ее живот, он склонился и вдохнул ее аромат.
Клубника и солнце. Она всегда так пахло, что бы с ней ни было в тот день. Как женщина могла работать весь день, но все еще так сладко пахнуть?
Она опустила пальцы поверх его. Каждое прикосновение прожигало его ладонь глубоко сквозь кристалл, что распространялись по его телу пожаром.
Они снова росли. Он не знал, стоило ли ей говорить. Она будет беспокоиться.
Эмонн всегда знал, что кристаллы продолжат вредить ему. Он не думал о том, как они работали. Они не давали ему развалиться, когда он был ранен, и этого хватало.
Теперь он гадал, как далеко они исцеляли. Ядовитый клинок мог пустить отраву по его телу с кровью. Кристаллы пойдут следом? Он станет статуей?
Он прижал голову к ее голове, чуть склонившись из-за ее маленького роста, и сосредоточился на том, что было вокруг него. Он был благодарен за много мелочей. Было бы глупо не ценить их, пока он их имел.
Он вздохнул, потревожив рыжие кудри.
— Что ты задумала?
— Обед для нас двоих.
— Звучит чудесно.
— Я на это надеялась, — она поймала его взглядом. — Тебе придется меня отпустить.
Он не хотел. Ее место было только в его объятиях. Но он понимал, что такие мысли не были разумными. Вздохнув, Эмонн отпустил ее.
Она опустилась на колени и открыла плетеную корзинку. Красная ткань оказалась покрывалом, которое она расстелила на земле, похлопала, чтобы напомнить ему тоже присесть.
Это все казалось странным.
Эмонн нахмурился, но сел рядом с ней.
— Мы едим на земле?
— Да.
— В замке хорошие столы.
— Ты не водил женщин в леса? Не ел с ними среди птиц?
— Плохо помню, — он отклонился на локоть и скрестил лодыжки. — Тогда я еще думал, что могу соблазнить женщину красивыми словами.
— Да? — Сорча отвлеклась на корзинку, но он видел, что она была заинтригована. — Ты был лихим?
— Все мужчины-фейри считают себя поэтами.
— Я не могу представить тебя поэтом, — она рассмеялась.
Он был почти оскорблен. Он сорвал травинку, сунул между губ и смотрел на нее.
— Почему это?
— Ты не кажешься тем, кто тратил бы время на соединение слов. Ты из тех, кто тянет женщину в угол и целует ее до беспамятства.