— Ой ли? — ухмыльнулся мужчина и положил локти на красный от температуры край кратера.
«Тшшш». Дивный аромат. Мерзкий. Тошнотворный. Но ей нравился. Как и ему. Это ведь иной мир с иными ценностями. Мир, где нет места любви, но есть место страсти. Мир, где ни к чему улыбки, но ценятся ухмылки. Мир, где не нужна доброта, но в почете жестокость. А еще — сила. Но достаточно ли силен грешник, чтобы стать подобием демона?.. Впрочем, даже если и достаточно, «подобие» — это лишь жалкая копия. Ведь так?
— Закуро, ты такой забавный, — протянула женщина и медленно двинулась в обход кратера, неся перед собой на вытянутой руке багровую каплю, стертую со щеки. — И такой наивный. Мне это нравится в тебе. Хотя не должно. Ты сочетаешь жестокость, порочность, грубость, всё, что так важно и ценно, с удивительной наивностью. И потому она не становится отталкивающей. Но знаешь… я должна ее выжечь из тебя вместе с грехами, потому что иначе моя работа не будет выполнена.
Шорох юбки по пеплу и последний шаг. Демонесса опустилась на корточки слева от мужчины, и губы ее изогнулись в хищном оскале. Она палач. Он жертва. Их роли неизменны. До того самого мига, когда колесо Сансары повернется, и душа его искупит грехи, до того самого момента, как грешнику даруют право реинкарнации и отправят на перерождение в мир живых — она будет рядом. Будет ласкать его… болью.
Багровая капля, так похожая на рубин, задрожала в предвкушении. Тонкие пальцы потянулись к лицу мужчины. Лава застыла, обратившись в раскаленный камень, не давая ему пошевелиться, не давая отстраниться от Госпожи. От той, кто сильнее него. Но сильнее ли или просто обладающей большей властью?..
Закуро усмехнулся. По смуглой щеке скатилась капля пота. В Аду ведь всегда холодно, но в кратерах вулканов — неизменно жарко. «Пшш», — сказала соленая капля, упав на лаву и мгновенно испарившись. «Тщщщ», — сказала алая капля, коснувшись смуглой кожи. Она впитывалась в поры, проникая в плоть, в кровь, в само естество, ломая его, мучая, низвергая в пучину нестерпимой боли. Но аловолосый мужчина лишь стиснул зубы и ухмыльнулся. Ведь здесь это ценится.
— Закуро, ты и правда Нечто, — протянула она, и подушечка белого пальца заскользила вверх по загорелой скуле. — Это мило. Демоническая кровь подчиняет временное тело грешных душ, руководит им, как ей нравится, мучает. Я впервые использую эту пытку на тебе, ты не привык к ней, но ты молчишь. Тебе так больно, так нестерпимо больно, но ты даришь мне усмешку. Мне пожалеть тебя?
— И не надейся, дура, — процедил Раб.
Хрусть. Кости выворачивало из суставов. Прямо там, в теле, иначе неинтересно. Тррр. Рвалась кожа, даря холодному воздуху новый металлический солоноватый аромат. Багровые капли бесшумно падали на застывшую лаву и с шипением испарялись, превращая соленый запах в жженый. Бах. Взрывались органы в сосуде под названием «мешок с костями». Никому не нужный. Греховный. Бесполезный. Но всё еще сильный.
— Милый Закуро, почему бы тебе не сдаться? — шептали багровые губы, а тонкие пальцы зарывались в алые волосы. — Может, ты дашь мне услышать свой голос? Стоны — это дивная музыка. Спой мне, мой грешник…
— Да пошла ты, дрянь… — голос хриплый. Дрожащий. Но не сломленный.
— Ты и впрямь Чудо. Мы вместе уже год, а ты всё так же меня поражаешь. Но у нас впереди вечность. Вечность из мук.
— Обойдешься. Реинкарнация…
— Нет-нет, — перебила мужчину демонесса, — неверно. Реинкарнация не отнимет тебя у меня, если ты не искупишь свои грехи. Не раскаешься в них. Ты ведь знаешь. А значит, эта пытка продлится до тех пор, пока ты не сдашься. Понимаешь?
Тишина. Пылавшие ненавистью, уверенностью и сарказмом алые глаза впивались в столь же прекрасного оттенка холодные, жестокие, в которых сквозило удивление и азарт. По смуглой коже градом бежали соленые прозрачные капли и исчезали в небытии, падая на раскаленную окаменевшую магму. Влажные алые пряди липли ко лбу, к шее, к вискам, и, подчиняясь притворно-ласковым, сладостным прикосновениям бледной ладони, следовали ее приказам. Тонкие пальцы перебирали послушные волосы Раба, а губы Госпожи искривляла довольная усмешка.
«Он мой», — стучало набатом в ее висках. Да, он ее Раб, ее грешник, тот, кого она будет пытать вечно. Потому что он никогда не сдастся. Она прежде не встречала таких смертных: только демоны могли вынести ее дикий нрав. Только они могли усмехнуться, когда она прикусывала их губы во время поцелуя до крови. Прокусывала насквозь. И наслаждалась их болью. Но этот смертный — он так похож на демона… Почему? Она не знала. Но хотела узнать, хотела понять. Ведь она хотела быть уверена, что он не уйдет…
— Закуро, скажи, — прошептали ее губы, и демонесса опустилась на колени. Тонкие руки обвили его шею, а губы коснулись бешено пульсирующего виска, — почему ты не сдаешься? Мне интересно. Скажи. А я никому не открою твой секрет…
— Лживая тварь, — усмехнулся Раб и резко откинул голову.
Удар. По пухлым алым губам побежала капля крови. Как сладко…
— Это было забавно! — рассмеялась женщина, стирая кровь с губ. — Но мы ведь не хотим, чтобы столь ценная влага, как моя отравленная Адом кровь, пропала даром, правда, мой дорогой?
Белые пальцы скользнули по смуглой груди, вживляя в тело Раба очередную порцию яда. Ладони, притворившись нежными, стирали бегущие по загорелой коже капли пота. Так возбуждающе… но только не в бассейне из магмы.
— А еще говоришь, что я тебе неинтересен, — прохрипел Закуро.
Боль. Адская, нестерпимая, ужасающая. Хруст костей, ломающихся и дробящихся. Бурление вскипающей крови. Рваное дыхание, опаляющее потрескавшиеся губы. Так чарующе…
— Нет, ты неправильно понял, глупый! — рассмеялась демонесса. — Ты мне очень интересен. Как подопытный кролик. Но ты смертный, а потому как мужчина ты меня интересовать не можешь. Ведь ты не демон.
«Но так похож», — промелькнула в ее сознании глупая мысль.
— Ты просто никчемная…
— Ой, не надо! — перебила женщина своего грешника. — Я не ночная бабочка: мне за это не платят! Но почему бы не развлечь себя время от времени? Вот только не с тобой, потому что ты не демон.
— А тебе хотелось бы, чтобы я им был? — ухмыльнулся мужчина.
«Да», — ответил разум. Но язык промолчал.
Ее щека прижалась к его виску. Кончики пальцев заскользили по обнаженной мужской груди, царапая ее острыми когтями. Ее дыхание, морозное, как лед, холоднее жидкого азота, серебрило его виски, превращая пот на алых прядях в лед. Прямо в ванной из лавы…
Демонесса обняла Раба со спины и прошептала:
— Нравится, Закуро? Нравится боль? Вот что такое «любовь» демоницы. Это страсть, желание и боль. Вечная боль, которую ни один смертный не перенесет. Мои поцелуи жалят ядом, мои когти пронзают плоть любовника, мое дыхание замораживает легкие. Вот что такое наша любовь. И ты, простой смертный, захочешь обратно в эту чудесную ванну, если я соглашусь провести с тобой ночь. Ведь кровосмешение подарит тебе всю боль, что ты испытываешь сейчас, и еще бесконечную агонию сверх того.
— А я не из пугливых, — рассмеялся Закуро хрипло.
Кап. Пшш. Бабах. Трр. Хрусть. Тщщщ.
И океан из мук. Почему же он такой сильный? Почему он не сдается? Почему?
— Ты такой странный, — заморозило его висок ее дыхание.
Рывок. Белые пальцы дернули за алые волосы, и мужчина вынужденно запрокинул голову. Алые глаза встретились. И поняли, что не сдастся ни Раб, ни Госпожа. Никогда. Сколько бы мук не пришлось пережить.
«Не хочу отпускать», — промелькнуло у нее в голове. Ведь он почти как демон, он сильный — по-настоящему сильный. Он груб. Он жесток. Он надменен. Его усмешка стоит миллиона ухмылок смертных. Но он всё же не совсем демон. И главное его отличие — он умеет любить… Страсть, желание — какие нужные ей низменные чувства! А любовь глупа! Но почему же она так манит? Почему та искорка света, что осталась в его душе, так притягивает ее — притягивает даже больше всей живущей в нем тьмы? Почему? Возможно, потому, что она и сама была рождена во грехе. От демона и смертной женщины. А значит, она всё же умеет любить. Вот только не знает об этом. Не понимает. Но чувствует.