— Знаешь, Реборн, ты всегда меня поражал. С детства. О твоем упорстве можно слагать легенды. Равно как и о твоей жестокости, кстати…
— В этом мы похожи. Но я забирал жизни, нажимая на спусковой крючок, а ты — выводя в пробирке смертельные вирусы. Где ваша последняя разработка, Кати? Где вирус, распыление которого превращает противника в послушную марионетку того, кто выльет на себя флакон особых феромонов?
— Скажем так: где-то он есть. Но ты ведь всегда любил играть со мной в прятки, Реборн. Почему бы не сыграть вновь? Ах да, прости, я забыла! Ты ведь всегда проигрывал, если я прятала предмет и давала тебе подсказки по его нахождению… Но это всё же лучше, чем ничего, что скажешь? Один шанс из ста на нахождение образца у тебя всё же есть.
— Вывод — образца нет в лаборатории. Рано или поздно мы найдем его, а если нет, его не найдет никто. Ты всегда прятала объект «игры» в недоступных местах. Но это, опять же, уменьшает радиус поиска.
— А-ха-ха, Реборн! Ты меня поражаешь! Неужели ты так наивен? Знаешь, открою тебе секрет. Людям свойственно меняться, эволюционировать. Так, когда нам было по пять, ты был замкнутым и нелюдимым ребенком, который не хотел становиться похож на отца и идти по его стопам — работать киллером в мафии. А я не хотела перенимать дело моей семьи и превращаться в полоумного генетика с пунктиком на подчинении себе всех живых существ планеты Земля. Но ты пошел по ненавистному пути, когда твоего отца убили, а я — когда семья Инганнаморте заключила контракт с моими родителями. Их наняли на очень выгодных условиях, открыли доступ к невероятным исследованиям и пообещали, что эти исследования не будут обращены во вред человечеству. Это ли не эволюция?
— Кати, мы оба знаем, что когда нам было по шесть лет, наши жизни изменились. Но это не значит, что изменилась твоя любовь к тому постулату, что ты мне постоянно пыталась внушить. «Не прячь предмет в предмете, который легко переместить, не делай его легкодоступным».
— Да уж. Только не говори, что ты и впрямь принял те мои слова так, как я того хотела. Всерьез.
— А почему нет? Это не только твой постулат, это закон здравомыслия, хоть оно тебе и не свойственно.
Тишина, а черные глаза сверлят зеленые пристальным, цепким взглядом. Пытаются найти в них отголоски чувств и эмоций, на которые можно надавить и использовать, но… женщина лишь безразлично усмехается, а в глубине ее глаз таится единственный возможный ответ на все вопросы — заданные и незаданные. «Тебе меня не сломать». Но лучший киллер мафии не привык сдаваться, а потому он всё же попытается…
— Реборн, ты пришел за лекарством от одиночества, ты в курсе? Этот вирус, которого ты так боишься, был изобретен мной не как оружие тотального подчинения мира. А как лекарство от скуки.
— Я никогда не понимал твое чувство юмора: оно всегда было на грани фола, Кати.
— Знаю, и что? А-ха-ха, ты не представляешь, как это забавно — смотреть, как бывшие враги, лишь минуту назад клявшиеся лишить тебя жизни и «повязать итальянский галстук», вытащив твой язык через надрез в гортани, вдруг начинают заглядывать тебе в глаза, как верные Хатико, и тоном, в котором зашкаливает подобострастность, спрашивать: «Чего желаете, госпожа? Принести кофе или головы ваших врагов?»
— Ты раньше такой не была…
— Эволюция, Реборн! Э-во-лю-ци-я!
В черных глазах мелькает удивление. Убийца не привык видеть на губах подруги детства ухмылку абсолютного садиста — безжалостную, презрительную и слегка саркастичную. Он слишком хорошо помнил, как развевались на ветру длинные черные волосы хрупкой пятнадцатилетней девушки, смотревшей на небо полными надежды зелеными глазами… Глазами, в которых светилась жизнь. Но теперь в них был лишь могильный холод и мрак. Почему свет погас? Почему надежда умерла?..
— Мы расстались, когда нам было по пятнадцать. Я перестал приезжать в наш родной город, когда моя сестра умерла. Твоя семья в тот же год переехала в город неподалеку, поближе к главной исследовательской лаборатории семьи Инганнаморте. Может, объяснишь, что было дальше, раз уж у нас есть время?
— А смысл?
— Хочу понять, в какую сторону ты «эволюционировала».
— Чтобы найти вирус? Ну, попытайся. Это ведь значит, что ты согласен сыграть в мою любимую игру, а, Реборн?
— Нет. Это лишь значит, что я собираюсь сыграть по своим правилам и найти вирус, как сам того пожелаю.
— Вперед, попробуй.
— Уже.
Грохот за стеной, крики о том, что ничего не найдено и надо переходить в следующий отсек лаборатории. Ругань, сочащаяся из-под закрытой белой двери. И игра в противостояние, когда первый, кто отведет взгляд, проиграет — ведь и палач, и жертва знают, каков будет финал, но он не столь важен. Куда важнее быть сильнее своего оппонента. Нет, не врага. Именно оппонента. Почему? Просто потому, что она не может его ненавидеть…
— Ладно, пожалуй, расскажу. Всё равно нечего делать. А слушать, как громят мою лабораторию, мне не интересно. Но, может, заварим чай? Как в былые времена.
— Времена изменились. Эволюционировали. Так что не шевелись.
— Боишься, что я распылю на тебя химикат?
— Нет. Я всё равно выстрелю первым. К тому же, я знаю, что вам запрещено было выносить образец из главного помещения лаборатории.
— О, так у нас был крот? Девятый Вонгола постарался! Вот только знаешь… правила существуют, чтобы их нарушать.
— Ты всегда их соблюдала, что изменилось?
— Не знаю… Может быть, я?
Легкое удивление в мужском голосе, находящееся на грани безразличия, становится сильнее. На одну тысячную процента, но это всё же эволюция. А вот голос женщины деградирует. Потому что в нем отчетливо слышен лишь сарказм, переходящий в иронию, самоиронию и язвительность. Она не хочет вспоминать прошлое и потому закрывается щитом из едкой ненависти с шипами из острых интонаций и слов. Но зато теперь он точно знает, что это и есть ее слабость. Вот только прав ли он?..
— Ты? Не думаю. Ты всё та же, но твоя жизненная позиция изменилась. Что стало с девушкой, мечтавшей изучать генетику на благо людей? Почему ты решила обратить ее против человечества? Что сделала семья Инганнаморте?
— Семья? Сделала? Да ничего. А безразличие порой куда хуже поступков, не находишь?
— Конкретнее.
— Ладно, если уж всё равно больше себя занять нечем, расскажу. Вот только не начинай потом меня затыкать.
— Посмотрим по времени: на длительные изложения автобиографий его у меня нет.
— О, я не собираюсь разводить ненужной воды, не беспокойся. Ты же знаешь, я ценю точность и краткость повествования.
— Несомненно.
— Прекрасно, тогда я начинаю. Итак, вот тебе хронология событий от начала и до конца. Рождение, пять лет жизни в семье генетиков, мечтавших о захвате мира и уничтожении тех, кто не принимает новый строй, а также наблюдение за бесплодными попытками найти инвестиции. Добавь дружбу с соседским мальчиком, моим ровесником, который так же, как и я, не хотел перенимать дело своей семьи. В связи с умственными способностями «выше среднего» — отказ прочих детей общаться с этими двумя, плюс добавь к завышенному IQ также жестокость и неприятие ошибок со стороны знакомых. Далее смерть твоего отца и предложение семьи Инганнаморте моим родителям. Начало работы в сфере интересующих их разработок, которые должны были быть направлены на благие цели, однако для улучшения жизни лишь семьи Инганнаморте. Ты хотел отомстить за отца, Реборн, я — изменить своих родителей, потому мы оба окунулись в мир, который не хотели делать своим. Мы впервые предали свои принципы, и это была первая ступень нашей эволюции. До пятнадцати лет всё было тихо и не предвещало изменений. Ты учился убивать, я — менять генетический код, но в целом мы были почти такими, как в детстве. Почти, но не совсем — механизм мутации был запущен. Именно мутации, Реборн. Разница существенна.
— И что же стало катализатором резкого скачка эволюции?
Скучающий тон и внимательный взгляд. Ему ведь надо разговорить ее, надо понять, как изменилось ее мировоззрение и куда она могла спрятать образец. И он выяснит, он точно это выяснит. А вот она… Она не привыкла сдаваться, так почему же она всё это говорит?..