«Здравствуй, Реборн. Собственно, текста здесь должно быть на две минуты чтения, потому буду кратка. Когда ты ушел, я разозлилась, но не возненавидела тебя. Просто не смогла. Я знала, что ты ушел, потому что выбора не было, знаю, что ты не хотел меня оставлять. Я сказала, что не подам тебе руки, лишь потому, что не хотела быть обузой. Не хотела, чтобы ты искал возможность вернуться в наш город. Потому что знала, что всё же наша дружба не была для тебя пустым звуком. Я отпустила тебя и попыталась сказать, что ты не должен возвращаться и подвергать себя опасности — ты должен был работать. Но я знаю, что ты вернулся. И тебе солгали о том, что я мертва. Но это было к лучшему, потому что от той, кого ты знал, почти ничего не осталось. Лишь тело и память. А еще то, о чем ты никогда не знал. Я не смогла тебя возненавидеть еще по одной причине. Главной. Я тебя любила. Когда-то давно, когда небо было синим, а не серым. Скажи, Реборн, до того, как ты похоронил в памяти воспоминания обо мне и нашем детстве, это чувство было взаимным? Я эгоистка, но только желание узнать ответ на этот вопрос давало мне силы жить. Я умираю — не хочу, чтобы меня что-то удерживало на Земле. Потому прошу дать ответ».
Глупые слова, дававшие силы бороться с желанием прокусить язык и захлебнуться кровью, лежа на полу темного каменного мешка. Глупая надежда, позволявшая придумывать планы побега и способы выбраться на свет. Глупая вера в чудо, заставлявшая продолжать бороться и тянуться к небесам даже после того, как боль затопила разум, а ненависть поглотила душу. Девушка, так любившая улыбаться, умерла в черном каменном мешке, но продолжала существовать за счет иррационального желания узнать — а был ли у нее шанс стать счастливой? Просто потому, что она не любила чего-то не знать. А еще потому, что всю свою жизнь она любила своего друга детства. Но, может, еще и потому, что она всё еще верила в чудо, в то, что после смерти ее душа отправится не в ад, а самые прекрасные моменты прошлого, моменты, когда ее друг улыбался ей вместе с небесами?..
Время начинает отсчет предпоследней минуты. Мужчина поднимается, быстрым шагом подходит к той, чей халат пропитался кровью и запахом смерти. Она улыбается. Точно так, как в детстве. Просто потому, что сумела наконец открыть ему свою тайну…
— Нет. Я никогда тебя не любил. Где вирус?
Тишина.
Удар секундной стрелки, скользившей вперед так неумолимо яростно, словно ее подгоняла пульсация крови, толчками вырывавшаяся из огнестрельной раны в теле ученого-генетика. Застывшая на ее губах посмертная маска всё с той же наивной, доброй улыбкой. Ласковый взгляд зеленых глаз, в которые вернулась жизнь вместе с душой, ожидая финальной точки.
Вот теперь она и впрямь может умереть. Без сожалений.
— Вирус разделен на два… герметичных контейнера. Две… ампулы. Их проглотили… мои родители. Я… солгала. Вирус… идеален… Не разлагается… Феромон… распылен на тебя… Прочти запись… в конце…
Мужчина нахмурился и открыл предпоследнюю страницу дневника. Его глаза быстро заскользили по подробному описанию действия разработки его жертвы, выхватывая лишь самую суть. «Отсутствие противоядия». «Необратимость». «Абсолютное послушание объектов опыта тому, на кого хоть раз попал феромон». «Распространение по воздуху». «Невосприимчивость к вирусу животных». «Способность распространяться через воду». «Возможность деления клеток вируса в воде». «Феромоны будут незаметно распылены на Реборна еще одним рабом прямо перед тем, как тот убьет эту марионетку, заходя в здание». «Носители ампул отправлены к городскому водохранилищу». «В полночь вирус должен быть выпущен в питьевую воду». «Абсолютный контроль господина над рабами». «Идеальный ад».
Она поставила мир на карту. Не поверь ей ее убийца, и она подарила бы ему мир, в котором он бы стал повелителем. Лишь он один. И он один остался бы в здравом уме. Нет, это была бы не месть. Это было бы лишь следование закону, которому научил ее сам киллер. «Плати людям той же монетой, что они протянули тебе». И он это понял. А еще понял, нет — прочел в ее глазах, что она с самого начала верила в него. Верила, что он согласится на эту «игру». Потому что, не смотря ни на что, мужчина в черной шляпе с оранжевой лентой всегда ценил чужую жизнь. Убивал врагов без сожалений, но спасал друзей, не жалея себя. Просто потому, что он знал вкус крови, боли, смерти и… потери. А потому всё же не мог поставить свой эгоизм выше жизней простых людей…
— Прощай, Кати.
— Прощай… Реб…
Имя человека, сжимавшего в левой руке ненужный уже в этой комнате пистолет, замерло в воздухе, так и не сорвавшись с потрескавшихся губ. Убийца проверил пульс жертвы, убрал дневник во внутренний карман пиджака, развернулся на каблуках и быстрым шагом направился прочь из кухни. В его глазах не было усмешки — лишь холод спокойствия и уверенность в своей правоте. Ведь он сделал единственно возможный выбор, в котором ни секунду не сомневался. Зеленые, пустые глаза провожали его мертвым взглядом, а в голове убийцы скользили варианты развития событий и способы предотвращения катастрофы. А еще где-то на задворках его сознания звенела странная мысль. «Иногда детям надо помогать сделать сказку былью».
***
— Эй, Реборн, смотри! Вон то облако похоже на дракона!
Черноволосая девушка лет пятнадцати сидела на валуне в центре поля, неподалеку от крохотного итальянского городка, и задорно смеялась.
— Нет, скорее, на черепаху.
Парень примерно ее возраста с затягивающими черными глазами стоял рядом и, не щурясь, смотрел на небо, сложив руки на груди.
— Ты шутишь? Какая черепаха?! Это дракон! У него наросты на спине в виде костных пластин!
— Тогда это динозавр.
— Почему?!
— Ты всё еще веришь в драконов? Ты фэнтези перечитала, Кати?
Его голос был абсолютно спокоен, но в глазах лучилось ехидство и веселье. Девушка обернулась, собираясь возмутиться, но застыла с открытым ртом. Реборн вскинул бровь и ухмыльнулся, а она рассмеялась. Заливисто, звонко, весело. Спрыгнув с камня, брюнетка поймала друга за руку и потащила к видневшемуся неподалеку одинокому дереву.
— Бежим, синьор «Вечное противоречие»! Ты давно обещал научить меня лазать по деревьям!
— А не поздновато? Ты старовата для подобных подвигов.
— Да ну тебя, бежим!
И они побежали, раскинув руки, вбирая тепло летного солнца и дыхание июльского ветра. У раскидистого дуба Реборн поймал подругу за руку и учительским тоном сказал:
— Если ты рухнешь, я тебя ловить не буду, так что запоминай сразу, что к чему!
— Интересная методика обучения. Ты просто прирожденный репетитор!
Она фыркнула и закатила глаза, но тут же рассмеялась, а он вдруг серьезно сказал:
— Если упадешь, можешь свернуть шею. Будь серьезнее.
— Мне пока рано умирать, Реборн. Да и ты меня не отпустишь, я же знаю! Так что ладно, буду осторожна. Запомни, я умру, только когда стану тебе не нужна, ясно?
— Значит, ты будешь жить вечно? Бедная вселенная, мне ее уже жаль. Освободить ее от тебя, что ли?
— Ага, рискни! И я буду приходить к тебе во снах! Моя месть будет страшна! Ну, или сладка, кто знает?
Девушка рассмеялась и полезла на дерево, не слушая возмущенных слов друга, цепким взглядом следившего за каждым ее жестом и периодически накручивавшего на палец черную шелковистую прядь на виске. Неосторожное движение, и нога брюнетки сорвалась с опоры. Реборн кинулся к дереву, вытянув руки в попытке ее поймать, но… Кати уже подтянулась на руках и вновь нашла ногами опору. Она продолжила подъем и рассмеялась — весело, громко, радостно… Парень усмехнулся и, покачав головой, сложил руки на груди. «Может, и впрямь не стоит ловить учеников, когда они начинают падать? Только когда до земли почти долетят, тогда надо кидаться на помощь. А так — бесполезный номер! Всё равно учителя проигнорируют!» — промелькнуло у него в голове. Кати села на ветку и помахала другу рукой. Он рассмеялся вместе с ней, празднуя ее победу, и за пару секунд поднялся к девушке. На ветку, что была ближе к небу, чем земля и даже их любимый валун. Облака окрасил закат, а над полем звенел смех двух подростков, всё еще веривших в чудо, друг в друга и сказку, которая становится явью. Возможно, хотя бы на небесах…