========== Курить (Чикуса) ==========
О, и карманы промокли. Не покурить. Чертов дождь. Да и наплевать. Вытаскиваю из кармана толстовки пачку «Мальборо», кидаю на колченогую тумбочку у дивана. Табак раскис, похож на песок с линии прибоя. Романтика! Хах. Падаю на диван, в бедро впивается пружина. Выкинуть тебя на помойку, что ли? Заколебал. А спать тогда на чем?.. Риторический вопрос. Стаскиваю насквозь промокшую серую толстовку, черную футболку, отжимаю их, не вставая с дивана. Хочу курить. И выдыхать горячий дым к серому потолку. Не судьба.
Натягиваю футболку обратно, толстовку вешаю на спинку дивана. В этой части здания потолок не протекает, и даже окна забиты фанерой — можно переждать этот чёртов ливень. Хлынул на Намимори полчаса назад, застал меня в пригороде, промочил последнюю пачку сигарет. Гадство. Холодно. Потираю предплечья, понимаю, что не согреюсь. Осень в Намимори не самая жаркая, а ночи в Кокуё-ленд не самые безмятежные. Здесь нет отопления, а одеяла сгорели в последнем пожаре. Да почти всё сгорело, кроме дивана, тумбы и маленького столика. Хотя чему тут гореть было — одни бетонные стены и пара-тройка древних предметов меблировки. А вот пожар нашел, что сжечь. Хотя, учитывая, что этот и так полуразрушенный дом просто подожгли враги нашего шефа, Рокудо Мукуро, предварительно разлив бензин, не так это и удивительно. Люблю огонь. Он забирает всё: и радость, и печаль. И друзей, и врагов. И то, что было дорого, и воспоминания, которые ненавидишь. Лучше выжженная пустота, чем унылый плач дождя. Хорош рыдать уже, достал. Я не плачу, вот и ты не плачь, не действуй на нервы: я всё равно не буду сетовать на старуху-судьбу, стонать и рыдать навзрыд. Это бесполезно. Нытьем никого не спасти.
Хочу курить. А еще согреться. Только не получается. Потираю предплечья, пытаюсь разогнать мурашки. Толку ноль. Достаю из тумбочки бутылку виски, стакан, наливаю в него янтарной жидкости до половины, ставлю на покрытую щербинами деревяшку, она же — столешница моей кособокой тумбы. Темно, хоть глаз выколи, а в фанеру на окнах лупит дождь. Никого нет дома, свали уже. Распускаю волосы, потому как они чертовски длинные и не просохнут, пока собраны в «хвост», скидываю армейские берцы, единственное, что не промокло сегодня, и устраиваюсь на диване поудобнее. Ну, как «поудобнее» — чтоб не сильно пружина колола. Беру стакан, смотрю в полок. Нестерпимо хочу прикурить и сплюнуть на пол, избавляясь от горечи первой затяжки. Ты всегда говорил, что девушке такая привычка категорически противопоказана. Я смеялась и отвечала, что мне плевать на чьё-либо мнение, в том числе — очкарика, любящего игрушки йо-йо и, похоже, впавшего из-за них в детство. А ты почему-то не обижался. Просто заваливал меня работой и говорил, что я имею право продолжать плевать на пол, потому как я скорее парень в юбке, чем девушка. Только я никогда не носила юбки, откуда ты такое выкопал, Чикуса?
Смотрю в стакан, ухмыляюсь. Глупо. Всё равно не согреюсь. Только хуже сделаю: потом башка раскалываться будет. Снова усмехаюсь и залпом выпиваю янтарную жидкость, обжигающую горло, царапающую его, как наждак. Никогда не умела пить. А ты умел — никогда не пьянел. Даже когда вы с Кеном спорили «кто больше выпьет», ты всегда выигрывал и не страдал похмельем. Аж завидую, правда. Наливаю еще виски и снова выпиваю залпом. Желудок сводит рвотный позыв: я с утра ничего не ела. Да и наплевать, зато так можно быстрее опьянеть. Кашляю, пытаюсь отдышаться и снова захожусь в приступе кашля. Надоело. Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю. О, уже лучше. Третий стакан, и по телу разливается долгожданное тепло. Теперь я, наверное, не заболею, мигрень не в счет. Тошнит, голова начинает кружиться. О, пробрало. Четвертый стакан, мысли путаются. Как ты не пьянел? Ну как? И почему не научил? Да ты вообще ничему меня не научил, Чикуса! Какого чёрта тогда спас, привел в банду Кокуё, дал в тебя втрескаться, как полной дуре? О, истерика, что ли? Надо покурить, чтоб успокоиться. А, чёрт. Забыла. Дождь, я тебя вдвойне ненавижу: ты пытаешься заставить меня рыдать, да еще и сигареты промочил. Зараза.
Наливаю пятый стакан, ставлю на тумбу, смотрю в потолок. Дыхание обжигает воздух. Распластываюсь по дивану, считаю секунды. Раз, два… Слушай, Чикуса, мне вот интересно: ты же гений… был. Ты всегда всё просчитывал наперед, тогда почему не просчитал, что на Кокуё-ленд нападут? И почему в тот день Мукуро не было на базе? Где он шлялся с Хром и Франом, когда я, ты, Кен и ММ отбивались от этой толпы фанатиков с факелами? Инквизиторы чёртовы. Ненавижу. Хотя ненавидеть уже некого: шеф их всех убил… потом. Когда вернулся. Когда прорывался в горящий дом. Ой, блин, а вообще знаешь, тогда было хорошо — жарко. А сейчас всё время холодно. Еще выпить? Да нет, а то попрощаюсь с виски, а он дорогой. Хотя мне-то лесом, всё равно бутылку спёрла. Я же «мафия». Хах. Самоирония — это хорошо. Потому что я не такая, как ты, Чикуса, как ваши мафиозные дружки, как шеф, вещавший что-то о ненависти к мафии и пахавший на нее, как проклятый. Никогда не была такой. Я же беспризорница, и мораль у меня хромает на обе ноги. Хотя я уже не помню, почему эта самая «мораль» исчезла, и это хорошо. Нечего засорять голову лишними воспоминаниями.
Подтягиваю колени к груди и снова кашляю. Диван заунывно скрипит. О, еще одна плакальщица на мою голову. Да пошли вы, нытики. Слишком мне меня напоминаете. Беру стакан, верчу в руках, рассматриваю через грани стекла огонь виски. Желтый — тоже цвет огня. Значит, виски горит не только если его поджечь. И жжение в горле тому доказательство. Огонь вообще хорошая штука. Он согревает. И сжигает дотла. Ну, как в тот день. Помнишь, Чикуса, как мы дрались, помнишь, как ММ ранили, помнишь, как ты заставил меня оттащить ее в задние комнаты? А вы с Кеном, как бравые рыцари, остались на передовой, защищать дам. Скажи, по какой такой обдолбавшейся логике я, «парень в юбке», носивший джинсы, должна была оставаться с этой раненой фанаткой ананасовой составляющей Кокуё? Почему ты приказал ее охранять и оказать помощь? И почему, когда тебя ранили, меня не было рядом? Потому что я идиотка и послушалась приказа своего сэмпая. Ненавижу тот факт, что ты был правой рукой шефа, Чикуса. Ненавижу шефа, который шлялся не пойми где. Ненавижу себя за то, что не помогла тебе. Всё ненавижу. И только тебя — не могу. Тебя и огонь, но это и так понятно. Тоже мне, уточнила! Хах.
Башка кружится, желудок сводит, в ушах звенит. Зато не мерзну больше. Но и согреться не смогла: я с того дня вообще не могу этого сделать. Надо покурить… А табака нет. И твоей улыбки нет — нечему меня согреть. Ненавижу дождь: он плачет! Почему рыдать можно, а улыбаться — нет? Тупые правила! Чикуса, почему в жизни не работает закон равенства и переноса части уравнения? А ты еще говорил, что математика — основа основ! Да, блин, конечно! И где теперь твоя математика? Там же, где была, когда ты меня посылал этой… ММ рану перевязывать! А рана-то пустяковая была, она сама бы справилась. Я так спешила, так торопилась, а она что-то говорила про то, что вы сами справитесь, и нам надо просто дождаться шефа… Ненавижу ее за эти слова. И за то, что она отказалась сама зашивать рану. Потому что пока я ее зашила и перевязала, дом подожгли. А потом ты зашел в комнату, и я спросила: «А Кен?» — но ты только покачал головой. Он не вернулся. Только тело обуглившееся потом, после пожара, нашли. А ты опустил глаза и пошел ко мне. И на полу за тобой оставались темные капли. Как будто шел дождь. Теплый, грибной, с крупными каплями. Только почему-то красными. С тех пор я его ненавижу, Чикуса. Как и себя.
Чёрт, почему этот монотонный стук в окно так раздражает? Может, потому что он такой постоянный, что кажется, будто это не закончится никогда? Так ничего бесконечного в этом мире нет — чего я злюсь? Не знаю. Да и плевать. А ты дождь любил. Как и я когда-то. Помнишь, выходили на крышу, как только начинался ливень, особенно ночью, и ты вещал какую-то заумную ерунду про созвездия и математические законы, которые являются основой основ? Я мало что понимала: беспризорница, подобранная на улице мафиози, жившем в полуразвалившемся доме, не самый интеллектуальный собеседник. Зато мне нравилось вслушиваться в звуки твоего голоса и ловить блеск стекол очков, когда луна светила особенно ярко. Ну, скажем так: романтик во мне не сдохнет, наверно, даже в канун Армагеддона. Зато поспать он любит — например, когда я прикуриваю. Курить… Чёрт! Тупая зависимость!