— Дейзи, горечь можно потерпеть. Даже сонливость после таблеток можно потерпеть. Даже головокружение и тошноту. Да что угодно. Одно только жаль. Солнце. Мы его не увидим, когда закроем глаза. Потому давай стоять у окна до самого конца, пока не упадем и не заснем?
И она продолжала стоять у окна, день за днем, неделя за неделей, словно кариатида, удерживающая на себе потолок заполненной бессвязной болтовней комнаты. А ее атлант смотрел на то же самое небо, всё так же удерживая на плечах груз своего невыполнимого обещания. «Когда-нибудь нас согреет настоящее солнце». Когда Дейзи пообещал это ей? Когда она показала ему свое сокровище — кролика, так похожего на его собственного. Фиолетового, не розового, но такого же полумертвого. С таким же, превратившимся в неизвестность глазом. Тогда она сказала, что ей всегда холодно, и Дейзи ответил, что согреть в этом мире может только солнце. Потому что лишь оно никогда не оставит в одиночестве.
— Дейзи, мне холодно. Но знаешь, наше обещание согревает не меньше солнца. Наверное, потому что ты — мое солнце. И ты согреваешь даже сильнее. Ты ведь рядом. А небо так далеко, что руками не дотянуться, даже если не будет окна. У неба есть солнце, а у меня — ты. И больше ничего не нужно. Только выйти на улицу и согреться. Вместе. Остальное не важно. И что они не хотят нас отпускать тоже.
Женщины с таблетками и мужчины, зевавшие, читавшие карманные детективы или строчившие смс, сидя у двух огромных дверей, всегда запиравшихся на ключ, не хотели их отпускать. Никого из них. Потому что так должно было быть. Но люди в комнате отлично понимали, что ни зевавшие санитары, ни скучавшие медсестры, сплетничавшие о моде и поп-звездах, не могли хотеть или не хотеть их отпустить. Они всего лишь выполняли рутинную, однообразную, скучную работу. Так зачем думать о тех, кого просто надо не выпускать из здания или кормить осколками горького разочарования, спрятанного в крошечных капсулах? Зачем чего-то для них хотеть?
— Дейзи, вон то облако похоже на пегаса. Говорят, пегасы приносят удачу, но я в это не верю. Помнишь, я тебе рассказывала историю о том, что пегасы — это вдохновители, и они приносят писателям идеи? Но ведь это всё ни к чему. Кого спасут сказки в книжке? Единороги — другое дело. Кровь единорога дает бессмертие, потому они сильнее пегасов. Я бы хотела быть единорогом, нет, чтобы мы оба ими были! И тогда мы бы всегда были вместе. Вечность, продленную в бесконечность и ушедшую в навсегда. Это было бы здорово…
Санитары вздыхали, читая очередные газетные статьи о терроризме, и говорили друг другу, что так нельзя и люди должны искать мирное решение проблем, а то мир катится в тартарары. Они возмущались, не сумев разгадать тайну очередного детектива, и шептали медсестрам имя убийцы, не боясь получить нагоняй прямо сейчас, ведь заставлять пациентов нервничать криками и скандалами было нельзя. Санитары обсуждали свои проблемы и неурядицы, рассказывали о первых шагах своих детей или об успешных ставках на скачках. А медсестры с приклеенной на скотч улыбкой разжимали плотно сжатые кулаки людей в пижамах, цепким взглядом следя за тем, чтобы выпавшие на ладони капсулы исчезли в пищеводах больных, а не за их щеками. «Открой рот, подними язык, свободен». И уходили прочь. А девушка, обнимавшая плюшевого зайца, чьи ватные внутренности давно уже начали гнить в сыром воздухе старой клиники, отказывалась смотреть медсестрам вслед. Отказывалась видеть, как скотч отклеивался, роняя в небытие доброжелательные улыбки женщин в белом. Она отворачивалась к небу, которое не волновали проблемы людей, но которое им хотя бы не улыбалось — оно просто продолжало жить, даря людям надежду на чудо. На то, что когда-нибудь они тоже смогут начать жить. Ведь без надежды даже существование становится смертельно-обреченным.
— Дейзи, знаешь, когда мы впервые встретились, ты сказал, что чудес не бывает. А я сказала, что чудеса — это привилегия фокусников, их шляп и кроликов. Кролики у нас с тобой есть. Ты еще тогда сказал, что лучше не жить вовсе, чем жить одному, а я сказала, что жизнь — это привилегия единорогов, свободных людей и бактерий, которые выживают даже в космосе, как говорил мой папа, мир его праху. Мы не бактерии и не единороги, давай станем свободными людьми? Бессмертными нам не стать, так давай хотя бы освободимся? И знаешь, это будет наше чудо. Наше чудо и наша жизнь. Просто не умирай, Дейзи, ладно? Для меня. А я не умру для тебя.
Дейзи смотрел на небо и думал, что смерть всё же лучше вечной жизни в одиночестве. Она смотрела на то же самое небо и отказывалась потерять надежду на чудо. Они оба прижимали к сердцу зайцев, изуродованных черными шрамами, зайцев-копий двух детских душ, застывших в неизвестности. В холодной, беспросветной неизвестности с горьким привкусом. Душ, отчего-то продолжавших смотреть на солнце, не щурясь.
— Знаешь, Дейзи, я всё же буду верить в тебя и в чудо. Всегда. Потому что ты — мое солнце. И мой хранитель магического кролика. Знаешь, сегодня пятница, тринадцатое. Ты не веришь, что это что-то значит, но это ведь памятное число. Почти волшебное. В этот день мы познакомились, помнишь? Ты ведь всё еще помнишь?..
А еще в этот день они попрощались. Дейзи исчез, растворился в слепящем мареве, что принес на своих крыльях человек в белом. И успел подарить ей лишь одно слово. «Обещаю». Но этого она вспоминать не желала. Ведь тогда придется вспомнить и то, что у окна она уже давным-давно одна. И это никогда не изменится. Потому что всегда найдется тот, кто захочет заковать в цепи даже само солнце. И потому что не все обещания можно сдержать…
========== Любовь — это… (Гамма) ==========
Комментарий к Любовь — это… (Гамма)
Глава написана исключительно прямой речью: диалогами и мыслями главной героини. Я таки решилась провести тот эксперимент, к которому готовилась в главах про Реборна и про Ламбо, потому всё так заморочено. Надеюсь, это не вызовет неудобств. Время действия — постканон (Юни 17 лет), и так как я фанат пейринга Бьякуран/Юни — да простят меня те, кто болел за Гамму^^ Здесь он страдает от неразделенной любви к аркобалено Неба.
«Любовь — это яд. Яд, проникающий прямо в сердце и заставляющий эту глупую мышцу замереть. Навечно».
— Гамма, ты всегда так смотришь на молодую хозяйку… Ты что, педофил?
— Прекращай, Велия! Что ты вечно?.. Ты же знаешь, я вижу в Юни-сама ее мать, Арию-сама, не больше!
— О, значит, ты всё еще любишь почившую госпожу? Гамма, да ты два в одном: педофил и некрофил, а?
— Прекрати, я сказал!
«Любовь — это дестроер. Серийный убийца, наслаждающийся каждым спазмом, каждым вскриком, каждой судорожной попыткой выжить. Бесполезной».
— Приветствую, лидер-сама! Как Ваше здоровье, как Ваша преданность этим утром?
— Знаешь, Велия, будь моя воля, ты давно бы покинула семью Джиглио Неро. Не понимаю, почему Юни-сама так за тебя держится. Мы бы без проблем нашли другого начальника охраны. Даже более компетентного, чем ты.
— Прости, Гамма, но твои мечты всегда обречены на проигрыш. Что по отношению ко мне, что по отношению к госпоже… Упс, промазал! Что ж ты такой нервный, когда я рядом, а?
— Как же ты мне надоела! Так же, как этот… Джессо!
— Что я слышу, неужели это ревность? Боишься, что Бьякуран-доно уведет у тебя его «дорогую Юни-чан»? Эй, куда же ты?.. Ушел. Глупый ты, Гамма. И это хорошо. Глупость временами сродни противоядию.
«Любовь — это пистолет, направленный в висок. Его держат пальцы игрока в „русскую рулетку”, неудачника, промотавшего всё в казино и решившего сделать последнюю ставку. Безнадежно».
— Юни-сан, только что приходил посыльный от Джессо-сама. Принес письмо. Он будет ждать тебя, как всегда, в саду в десять вечера.
— Ох… Спасибо, Велия, что бы мы без тебя делали?
— Как «что»? Прятались бы от видеокамер под мантией-невидимкой, притворялись Бондом и Женщиной-кошкой или подсыпали снотворное охране. А если серьезно, не преувеличивай мою значимость, я просто помогаю своей подруге и лидеру своей семьи.
— Когда Бьякуран-сан посоветовал мне нанять тебя в качестве начальника охраны, я подумала, что он как всегда затевает что-то странное. Знаешь, он ведь всегда такой… себе на уме. Вечно строит грандиозные планы, но теперь, после того, как узнал, что такое «смерть», довольно безобидные. В целом. И мне казалось, что ты часть его очередного хитроумного плана, возможно, по объединению наших семей. Но всё оказалось намного проще.